Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

Филатов рванул рукоятку запуска, и Семёнов поднёс пламя лампы к патрубку.

Дизель чихнул.

— Схватывает! — Семёнов ударил Филатова кулаком по плечу. — Крути!

Дизель чуть-чуть застучал… притих — страшное мгновение! — и снова застучал, всё сильнее и сильнее.

Семёнов погасил лампу.

— Чего стоите? — заорал он. — Грейте воду!

Мощное пламя авиационной подогревальной лампы охватило ёмкость. Филатов бросил рукоятку, с трудом выпрямился.

— А-а-а, сволочь! — задыхаясь, бормотал он. — Вот как мы тебя, сволочь ленивую…

Дизель ревел, набирая обороты.

Филатов, шатаясь, подошёл к Семёнову, взял его за грудь.

— Ну, кто кого? — будто в беспамятстве кричал он. — Кто?

— А ты говорил — помирать. — Семёнов обнял Филатова. — Дурак ты, Веня.

— Пусть дурак! — огрызнулся Филатов и яростно погрозил дизелю кулаком:

— Я тебе покажу! Сволочь ленивая! Я тебе покажу!

Ноги его подогнулись.

Когда поднимают флаг

От четырёх электрокаминов волнами шёл горячий воздух. Блоки радиоаппаратуры, вытащенные из спальных мешков, погрузились в живительное тепло. Иней на потолке и стенах растаял, по обоям сползали тяжёлые капли.

— Плачут стены от счастья, и потолок рыдает! — декламировал Бармин. — Плюс десять!

— Это мы поплачем, когда будем их переклеивать. — Семёнов с неудовольствием ковырнул пальцем обои. — Покоробились, чёрт бы их побрал.

— Пустяки, — беспечно отозвался Бармин, не отрывая глаз от термометра. — Плюс одиннадцать! Брысь!

Последнее относилось к Волосану, который выполз из мешка и норовил улечься перед каминами.

— В первую очередь нужно прогреть не твою шкуру, а рацию, — вежливо разъяснил Бармин обиженному псу. — Плюс двенадцать! Раздевайся, Волосан, скоро будем загорать!

— Ай да молодец! — похвалил самого себя Семёнов, поглаживая блоки. — Хорошо, что догадался с самого начала упрятать вас в мешки.

— Отошли? — спросил Гаранин.

— Пожалуй, да. Можно монтировать.

— Плюс тринадцать! — дикторским голосом возвестил Бармин. — Граждане отдыхающие, если вы не успели приобрести плавки, снимайте кальсоны и прикрывайте срам рукой!

— Сейчас я тебе найду занятие, — пригрозил Семёнов.

— По специальности, разумеется? — Бармин элегантно шаркнул унтом.

— По физиотерапии, — подтвердил Семёнов. — Берись-ка за блок, с той стороны. Мы сами, Андрей.

— А у тебя, Саша, появился конкурент, — заметил Гаранин. — Этак ты своё место потеряешь.

Волосан прилёг рядом со спящим в мешке Филатовым и зализывал царапину на его лице. Филатов беспокойно всхрапнул.

— Так бы я не сумел, — позавидовал Бармин. — Придётся оформить его на полставки фельдшера. Да ещё полярная надбавка плюс суточные — ого! Волосану от невест отбоя не будет!

— Осторожнее! — прикрикнул Семёнов. — Не мешок с картошкой перетаскиваем.

Поставив на место очередной блок, присели, отдышались. Семёнов взглянул на термометр, отключил два камина и распустил молнию каэшки. Его охватила истома, неодолимо клонило в сон, так бы и улёгся на полу где угодно, лишь бы на часок отдаться блаженному забытью. Встряхнулся, открыв воспалённые глаза.

— Чуть было не заснул.

— А ты спал, дружок, минут десять, — улыбнулся Гаранин.

— Да ну? — Семёнов покачал головой. — Старая истина, даже на секунду нашему брату нельзя размагничиваться. Чего не разбудил?

— Рука не поднялась. И к тому же музыку слушал. Никогда бы не подумал, что рёв дизеля может доставить человеку такое сказочное наслаждение. Гармония звуков! Кстати, Сергей, а почему он всё-таки заработал, в чём там было дело?

Семёнов пощёлкал пальцами.

— Как бы лучше приноровиться к невежественной аудитории… Когда Веню озарило… ну, когда он сказал: дадим дизелю прикурить, — вспомнил, что в сильные морозы при ручном запуске так делается. У нас горючая смесь не самовоспламенялась, она была… с чем бы сравнить… ну, вроде тола без детонатора. А пламя, поднесённое к воздушному фильтру, как раз и сыграло эту роль.

— Стареем мы с тобой. Стыдно признаться, а ведь я своими глазами наблюдал на Скалистом… Георгий Степаныч вот так же над дизелем священнодействовал, когда в полярную ночь аккумуляторы сели. И слова те же: «Дадим ему, родимому, прикурить!» И вот на тебе — вылетело из памяти…

— Саша, небось, слушает и думает: «Расхныкались, старые склеротики!» — Семёнов подмигнул Бармину, застегнул каэшку, поднялся. — Отдохнули? Давайте заканчивать, а то в Мирном, бьюсь об заклад, нас уже похоронили.

— Кого похоронили? — Филатов испуганно приподнялся, протёр глаза. — Меня?

Все засмеялись.

— Жить тебе до ста двадцати лет, возлюбленное чадо мое, — басом изрёк Бармин, погладив Филатова по голове. — До величавой серебряной старости. Она у тебя будет прекрасной. Как подойдёшь к пивной, люди начнут расступаться и почтительно шептать друг другу: «Это он, тот самый долгожитель Филатов, который в прошлом веке в обнимку с небезызвестным Волосаном дрых на куполе Антарктиды. Пустите его вне очереди!»

— Звонок ты, сколько надо, столько и проживу, — пробурчал Филатов, вставая и обводя радиорубку мутным взором. Прислушался. — Тарахтит?.. Ну, я потопал.

— Погоди, кофейку выпей! — крикнув ему вслед Бармин.