Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

— А что там был за чай? — профессионально поинтересовался Петя Задирако.

— После того как батя выступил в нашей части с лекцией, — охотно начал Валера, не обращая внимания на протесты Игната, — мы все трое подали рапорт насчёт характеристики и попали к самому генералу. Усадил он нас, велел принести чай, стал спрашивать о том и о сём и вдруг как гаркнет: «Ты что меня грабишь, шельмец?» Оказалось, Игнат со страха шесть кусков сахару в стакан положил и потянулся за седьмым.

— Четыре и за пятым, — возразил Игнат.

— А Игнат, — со смаком продолжал Валера, — вскочил и диким голосом заорал: «Разрешите обратиться, товарищ генерал! Это я от волнения, товарищ генерал! Я вообще, если хотите, могу пить несладкий, товарищ генерал!»

— Врёшь! — схватился за голову Игнат.

— Слово в слово! — простонал Давид.

— И нам так рассказывали! — подхватил Тошка. — Весь полк ржал. Только я не знал, что это про тебя!

— Ты вообще помолчи, пацан! — набросился на него Игнат. — Ты тогда ещё арифметику в школе учил!

— Мы люди маленькие, мы можем и помолчать, — с деланной обидой ответил Тошка. — Только правду не скроешь, она пробьёт себе дорогу через разные там несправедливости и случайности, как луч солнца пробивается через зловещую тьму. Каково?

— Поэт! — ахнул Алексей. — Шота Руставели!

— Рассказывай дальше, — напомнил Лёнька.

— Про дело рассказывай, — сердито потребовал Игнат. — А то понёс чепуху, уши вянут.

— Ладно, — ухмыльнулся Валера, — перехожу к Давиду. Чтобы показать, что он тоже не лыком шит, Давид вытащил из кармана пачку «Памира», осыпав при этом стол трухой, и протянул генералу: закуривай, мол, братишка, не стесняйся, здесь все свои. Генерал крякнул и в свою очередь предложил «Казбек»; Давид тут же сунул «Памир» обратно в штаны, радостно запустил лапу в генеральскую пачку, вытащил три папиросы и раздал нам. Потом уселся поудобнее в кресле, закурил и брякнул, что генерал, наверное, много знает о Гаврилове, а у него, Давида, как раз имеется час-другой свободного времени, чтобы послушать, — примерно в этом роде. И генерал вместо того, чтобы приказать нахалу выдраить танк вне очереди, вдруг начал рассказывать… Давид, у тебя память, как у магнитофона, воспроизведи.

— Слушайте и мотайте на ус! — начал Давид, подражая, видимо, начальственному баритону генерала. — Я тогда командовал бригадой, и Ваня Гаврилов был самым лихим моим танкистом, я ему и рекомендацию в партию давал. Понятно? Без всяких «так точно!», молчать, когда начальство говорит! А ты клади седьмой кусок и закрой рот, я не дантист и не собираюсь проверять твои зубы. В конце сорок второго, когда Манштейн пошёл на Сталинград выручать Паулюса, что, как известно, закончилось для Манштейна хорошей трёпкой, Ваня отколол такую штуку. На ничейной земле стояла подбитая «тридцатьчетвёрка». Немцы к ней привыкли и внимания на неё не обращали. А Ваня в тот день был безлошадным — отправил свой покалеченный танк в ремонт. Насел на нас, уговорил и ночью вместе с двумя своими шельмецами забрался в ту «тридцатьчетвёрку». Утром, когда немцы пошли в атаку, он пропустил их танки мимо и шквальным огнём уложил полроты автоматчиков. Немцы, конечно, опомнились и разнесли «тридцатьчетвёрку» в пух и прах, но Ваня и это предусмотрел, отлёживался с ребятами в заранее вырытом окопчике. Как и было договорено, мы тут же перешли в контратаку и не дали немцам проутюжить эту троицу… А в другой раз, летом сорок третьего, устроил Гаврилов такой переполох, что помощник по разведке чуть не рехнулся. Прибежал ко мне, докладывает: «тигры» у немцев бьют по своим! Я ему — поди проспись, а он: «Товарищ генерал, сам с колокольни в бинокль видел: бьют по своим!» Я бегом на колокольню — в самом деле, несутся к Дубровке, где мы стояли, два взбесившихся «тигра», ведя огонь из пушек и пулемётов. Приказываю не стрелять, жду, а у самого голова кругом идёт — надежда появилась. Дело в том, что несколько дней назад в ходе наступления Гаврилов с тремя танками проскочил вперёд, а бригада застряла: комкор приказал подтянуть тылы, иначе мы рисковали остаться без горючего и боеприпасов. Проходит день, другой — нет комбата. Ну, думаю, прощай, друг, товарищ Гаврилов! Но, как выяснилось, поторопился. Танки Ваня действительно потерял, вернее, оставил и замаскировал в лесу, кончилось горючее, и по ночам пёхом пробирался к линии фронта. И вот набрёл на два немецких танка: стояли у опушки леса на берегу пруда, а экипажи принимали водные процедуры. Экипажи — в рай, а сами — на «тигров». Славно прошлись километров пять по немецкому тылу и вернулись в бригаду.

Давид перевёл дух и закончил рассказ не генеральским баритоном, а своим обычным голосом:

— Потом генерал велел нам отправляться в расположение и ждать указаний, а когда мы вышли, нас нагнал его адъютант и вручил Игнату личный подарок командира корпуса — пачку сахару. Ничего не переврал?

— А я знаю одного командира, которого батя боится как огня, — заинтриговал всех Алексей.

— Трёшников? Макаров? — посыпались предположения.