Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

Случилось это, как уже сказано, в зимний день, а зимы в наших краях лютые. От стужи — а порой и от смерти — спасали дрова в камине да уголь в больших печах, которые постоянно выходили из строя. Зимняя ночь таила в себе угрозу, отчасти поэтому — под конец ноября и в декабре — мы с особенным чувством следили, как на западе догорает закат. (В дневниках моего отца, например, то и дело попадаются описания зимних сумерек, продиктованные не пристрастием к полумраку, но сознанием, что ночь способна принести с собою опасность и страдания.) Джинева уложила чемодан, взяла бриллианты и на последнем поезде, который отходит в 4:37, укатила из городка. Воображаю, что это были за умопомрачительные минуты! Бриллианты сам бог велел украсть. Это были силки, расставленные без зазрения совести, и Джинева лишь совершила неизбежное. Вечером она уехала на поезде в Нью-Йорк, а через три дня на «Сераписе», пароходе Кунардской линии, отплыла в Александрию. Из Александрии по Нилу добралась до Луксора, где за два месяца успела перейти в магометанскую веру и сочетаться браком с родовитым египтянином.

На другой день я прочел сообщение о краже в вечерней газете. Я подрабатывал, доставляя по домам газеты, Вначале бегал от дома к дому, потом пересел на велосипед, а в шестнадцать в мое распоряжение поступил видавший виды грузовой «фордик». Я стал водителем автомашины! Пока линотиписты печатали выпуск, я слонялся по типографии, а после объезжал четыре соседствующих городка, швыряя связки газет к порогу лавочек, где торговали сластями и канцелярскими принадлежностями. В дни ежегодных чемпионатов по бейсболу печатали дополнительный выпуск с подробным разбором и итогами каждого матча, и, когда смеркалось, я вновь пускался в путь на Травертин и остальные поселки, разбросанные вдоль берега. Дороги окутывала мгла, движение на них почти совсем замирало, жечь палую листву в те дни не возбранялось, и в воздухе плавали дубильные запахи, навевая томление и волнующие предчувствия. Бывает, что обыденный путь полнится для тебя таинственным и необыкновенным смыслом, и эти вечерние поездки с итогами бейсбольных матчей рождали во мне хмельную радость. О конце чемпионата я думал с содроганием, с каким ждешь, что кончится твое счастье, — будь мне меньше лет, я бы молился богу, чтобы он не кончался никогда. Газетный заголовок гласил: «ПОХИЩЕНЫ БРИЛЛИАНТЫ КЭБОТОВ»; больше об этом происшествии в печати ни разу не упоминали. У нас в доме о нем не упоминали вовсе, но это было в порядке вещей. Когда наш сосед, мистер Эббот, повесился на груше, у нас об этом не проронили ни слова.

В то воскресенье мы с Молли пошли пройтись по пляжу недалеко от Травертина. Я был встревожен, но у Молли имелись куда более веские причины для тревог. То, что Джинева украла бриллианты, ее не беспокоило. Ей хотелось знать лишь одно: что с сестрой, а это выяснилось только через полтора месяца. Но в семье у них в тот вечер случилось неладное. Между родителями разыгралась безобразная сцена, и отец ушел из дому. Она описывала мне, как это все происходило. Мы прогуливались по пляжу босиком. Молли плакала. С Каким удовольствием я в ту же минуту, как она умолкла, вычеркнул бы из памяти описанную ею сцену!