Хотя послание на первый взгляд и предлагает царевичу выбор — нелицемерно обратиться или отречься от престола, именно отсутствие конкретики и заставляет нас вслед за Н.И. Костомаровым увидеть в нём прямой приказ об отречении. Повторяется история с разводом — царь предлагает наследнику «уйти по собственному желанию», чтобы со стороны всё выглядело гладко и корректно — «непотребный сын», осознавая своё несовершенство, отказывается от престола, и государю ничего не остаётся, как провозгласить наследника, рождённого от новой супруги.
Впрочем, на сей раз у Петра была ещё одна причина действовать окольным путём. Дело в том, что, ставя вопрос о выборе наследника, он тем самым выходил за пределы своих практически безграничных царских полномочий. Ведь одним из базовых принципов, обеспечивающих стабильность монархической системы, является отстранение людской воли, пусть даже воли самого самодержца, в вопросе выбора наследника. Безусловно, монарх мог сказать своё решающее слово в условиях династического кризиса, наличия неочевидного наследства, но полномочий лишить наследника престола у него не было. Далеко не всегда личные качества наследника устраивали правителя, но для решения этой проблемы был наработан целый арсенал средств — подбор толковых советников-опекунов, подготовка самого наследника и т.д. Но для Петра эти приёмы не годились, ибо он думал не о благе государства, а благе своей второй семьи.
Что оставалось делать Алексею? Через четыре дня он отправил отцу следующее послание:
«Милостивый государь-батюшка!
Сего октября в 27 день 1715 году, по погребении жены моей, отданное мне от тебя, государя, вычел; на что иного донести не имею, только буде изволишь за моё непотребство меня наследия лишить короны Российской, буди по воле вашей. О чём и я вас, государя, всенижайшее прошу: понеже вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, понеже памяти весьма лишён (без чего ничего невозможно делать) и всеми силами умными и телесными (от различных болезней) ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я. Того ради наследия (дай Боже вам многолетнее здравие!) Российского по вас (хотя бы и брата у меня не было, а ныне, слава Богу, брат у меня есть, которому дай Боже здравие) не претендую и впредь претендовать не буду, в чём Бога свидетелем полагаю на душу мою, и ради истинного свидетельства сие пишу своею рукою. Детей моих вручаю в волю вашу, себе же прошу до смерти пропитания. Сие всё предав в ваше разсуждение и волю милостивую, всенижайший раб и сын Алексей».
Ответ царевича показывает, что послание отца он воспринял именно как приказ отказаться от наследства, который и исполнил. Поступить по-другому он не мог — оспорить решение царя о лишении сына наследства мог бы только патриарх, но его в Русской Церкви в тот момент не было, и Пётр уже задумал и вовсе ликвидировать этот пост.
Было и ещё одно обстоятельство — перед тем как написать ответ, царевич посоветовался со своими ближайшими соратниками — князем Долгоруковым и Кикиным. Оба советовали покориться воле отца, и оба же намекнули, что в глазах русского общества Алексей всегда будет оставаться законным наследником и его шансы взойти на престол по-прежнему будут высокими.
Ответа на своё послание царевичу пришлось ждать несколько месяцев. Дело в том, что царь опасно заболел, и приближённые даже опасались трагического конца. Поведение самого наследника во время царской болезни было безупречным. Но многие из придворных и высших чинов государства настолько открыто выражали свои симпатии Алексею, что Меншиков и Екатерина перепугались не на шутку. В результате едва оправившийся от болезни царь написал сыну новое послание: