— Мне кажется, вы ошибаетесь, — спокойно проговорила Милославская. — Во-первых, не нужно отчаиваться; вполне вероятно, что ваша дочь придет в себя и будет жить полноценной жизнью, а во-вторых, вы очень бы ей помогли, если бы рассказали мне о ее ближайших друзьях. Видимо, она что-то может рассказать об убийце, потому-то вчера ее саму хотели убить…
Она вкратце пересказала Паниной вчерашний инцидент в больнице.
— О, Господи, — только и смогла выговорить Екатерина Васильевна, снова вытирая платком свои по-старчески наивные глаза, — что же мне делать?!
— Вспомните, пожалуйста, кого-нибудь из подруг вашей дочери, — попросила Милославская.
— Ольга Лаврова, — неуверенно протянула Панина, — но она, кажется, уехала в Америку. Потом еще Эльвира Шаманова…
— Где я могу ее найти?
— Раньше она работала в ресторане на железнодорожном вокзале, а сейчас… — Екатерина Васильевна пожала плечами и вздохнула. — Больше никого не знаю.
С того момента, как Милославская вошла в комнату, ее не покидало ощущение, что сверток, который мать Оксаны так стремительно спрятала в баре, она где-то уже видела. Сначала она попыталась вспомнить, но потом, когда сразу это у нее не получилось, она, как это делала всегда, направила импульс своему подсознанию и постаралась забыть о свертке. И вот сейчас, некоторое время спустя, память выдала ей совершенно определенный ответ. Теперь Яна не сомневалась, что именно этот сверток некий пригрезившийся ей очкарик передавал Оксане Санталовай в ресторане. Она даже вспомнила название ресторана — «Золотое плато», — оно желтыми нитками было вышито на терракотового цвета салфетках, лежащих на столах.
Таинственное всегда притягивало к себе Яну, а в этом свертке было нечто таинственное. Неспроста он появился в ее видении. Не просто так Екатерина Васильевна первым делом решила убрать его с глаз долой. «В нем кроется разгадка этого преступления», — решила Милославская. Она тут же подумала, что должна во что бы то ни стало заполучить его, или хотя бы узнать, что в нем находится. Но как это сделать? Просто попросить? А вдруг Панина откажет ей. Вдруг она что-то знает о преступлении и пытается это скрыть? Конечно, в этом случае она откажет в просьбе. Тогда придется связываться с Руденко, как-то все ему объяснять, упрашивать, чтобы он поверил ей на слово и получил ордер на обыск в квартире Паниной. Но, насколько знала Яна, для получения ордера должны быть серьезные основания… И потом, пока Руденко получит ордер, если это ему все-таки удастся, сверток просто-напросто может исчезнуть, как испаряется снег весной под теплыми солнечными лучами. Нет, ждать нельзя, нужно действовать быстро и решительно. Сперва — напрямую, а потом, если не получится — хитростью.
— Екатерина Васильевна, — неожиданно для Паниной произнесла Милославская официальным тоном, — вы знаете, что сокрытие улик карается в нашей стране в соответствии с законом?
— Господь с тобой, дочка, — испуганно посмотрела на нее Панина непонимающим взглядом.
— Со мной, — согласилась Яна. — Вы ничего не хотите мне показать из вещей, принадлежащих вашей дочери? — она ставила вопрос конкретно, в тоже время давая собеседнице время для обдумывания.
— Так чего ж показывать-то? — слезы как-то сами собой высохли на мясистых щеках Екатерины Васильевны. — Все вещи у нее теперь в другом доме.
— А она ничего не оставляла у вас незадолго до происшествия? — настаивала Милославская.
— Нет, — Панина часто захлопала глазами, вытерла платком картофелеобразный нос и поправила ладонью волосы.
— Вы все-таки постарайтесь вспомнить, Екатерина Васильевна, — давила на нее Яна, видя, что в открытую играть она не собирается. — Может, это какой-нибудь пакет или сверток? Вы положили его где-нибудь и забыли, а? Эта вещица, если бы она существовала, могла бы нам очень помочь в деле розыска преступника. Он ведь до сих пор гуляет на свободе…
— Даже не знаю, о чем это вы? — Панина глядела на Милославскую «честными» глазами, со смесью испуга, интереса и легкого осуждения.
— Хорошо, — Яна поняла, что «вспоминать» о свертке Панина не собирается, — тогда я попрошу вас прямо. Откройте, пожалуйста, бар и покажите мне то, что завернуто в пергаментную бумагу.
Эта просьба произвела на Панину такой эффект, которого Яна от нее не ожидала. С несвойственной для ее телосложения и возраста прытью, Екатерина Васильевна вскочила с кресла, в два прыжка преодолела расстояние до бара и заслонила его спиной.
— Нет, нет, это не ее, то есть не мое, то есть мое, а не ее, — скороговоркой выпалила она.
При этом складки на ее лице как-то нелепо задрожали, челюсть поползла вниз, глаза же были подобны двум мельтешащим мотылькам.
— Так ваше или ее? — поняв, что лед тронулся, Милославская улыбнулась кончиками губ.
— Мое, это мое, — тяжело дыша, закивала Панина.
— Ну так скажите мне что это? — с интересом наблюдала за ней Яна. Она уже была уверена, что победа останется за ней.
— Это мое, вас это не касается, — продолжала стоять на своем Екатерина Васильевна.