Семейный позор

- Чего бы я хотел - так это никогда не возвращаться из Алжира. Сколько моих друзей, отличных ребят, там поубивали... так почему не меня? Это бы все уладило, и я умер бы, так и не узнав, что ты готова мне изменить...

Мысль о том, что ее Бруно мог погибнуть, заставила Пэмпренетту забыть обо всех обидах. Она кинулась парню на шею и, рыдая, сжала в объятиях.

- Умоляю тебя, Бруно, не говори так! Что бы сталось со мной без тебя? Я сделаю все, как ты хочешь! Если надо, готова даже устроиться прислугой...

- Но Ипполит...

- Чихать мне на Ипполита! И вообще у него рыбьи глаза!

И все исчезло, кроме охватившей их обоих нежности.

- Моя Пэмпренетта...

- Мой Бруно...

- Ого, я вижу, вы неплохо ладите друг с дружкой?

Молодые люди слегка отпрянули и смущенно посмотрели на улыбавшегося им высокого и крепкого мужчину лет пятидесяти. Оба прекрасно его знали: инспектору Констану Пишранду не раз случалось по той или иной причине отправлять за решетку всех членов семейств Маспи и Адоль. Однако никто не таил на полицейского обиды, напротив, его воспринимали чем-то вроде домашнего врача, назначающего мучительное, но неизбежное лечение. Пишранд никогда не принимал ни крохи от своих подопечных, но всегда беспокоился об их здоровье и житье-бытье, ибо, несмотря на суровый вид, в душе был человеком добрым и даже испытывал некоторую привязанность к своим жуликам.

- Ну, Памела, рада возвращению Бруно?

- Конечно, месье Пишранд.

Полицейский повернулся к молодому человеку:

- Видел бы ты, как она убивалась тут без тебя... прямо жалость брала... - Инспектор понизил голос. - Такая жалость, что, честно говоря, ради тебя, Бруно, я даже слегка изменил долгу... Один или два раза мне следовало бы схватить ее за руку с поличным, но уж очень не хотелось, чтобы ты нашел свою милую в исправительном доме... А потому я только наорал на нее хорошенько, но при такой-то семье, сам понимаешь, чего можно ждать от бедняжки...

Задетая за живое Пэмпренетта тут же возмутилась:

- Я не хочу слушать пакости о своих родителях!

Инспектор вздохнул.

- Слыхал, Бруно? Ну, Памела, так ты любишь или нет своего солдата?

- Само собой, люблю! Что за идиотский вопрос?.. О, простите, пожалуйста...

- А раз любишь, так почему изо всех сил стараешься как можно скорее с ним расстаться? Вот ведь ослиное упрямство! Или ты всерьез воображаешь, будто законы писаны не для мадемуазель Памелы Адоль и я позволю ей до скончания века обворовывать ближних?

- Я не ворую, а тибрю...

- Что ж, можешь положиться на судью Рукэроля - он тоже стибрит у тебя несколько лет молодости, дура! Пусть твой отец хоть помрет за решеткой - это его дело, но ты не имеешь права так себя вести, раз тебе посчастливилось добиться любви Бруно! И вообще, пожалуй, мне лучше уйти, а то руки чешутся отшлепать тебя хорошенько, паршивка ты этакая!

И с этими не слишком ласковыми словами инспектор Пишранд удалился, оставив парочку в легком оцепенении. Первой пришла в себя Пэмпренетта.

- Бруно... почему ты позволил ему так со мной разговаривать?

- Да потому что он прав.

- О!

- Послушай, Пэмпренетта, я хочу гордиться своей женой, хочу, чтобы она могла повсюду ходить с высоко поднятой головой.

- Никто не может сказать обо мне ничего дурного, или это будет просто вранье! Клянусь Богоматерью! - с обезоруживающим простодушием ответила девушка.

Убедившись, что все его доводы бесполезны, Бруно не стал продолжать спор. Он обнял возлюбленную за талию.

- Пойдем, моя красавица... мы еще потолкуем об этом, когда мой отец скажет "да" и твой скрепит договор.

- О, папа всегда делает то, что я хочу, но вот твой... Думаю, он согласится принять меня в дом?

- А почему бы и нет?

- Потому что твой отец - это фигура! Не кто-нибудь, а сам Элуа Маспи!

Элуа Маспи действительно занимал видное положение в марсельском преступном мире. Все, кто жил вне закона, включая убийц, торговцев наркотиками и сутенеров (их Элуа считал людьми без чести и совести и не желал иметь с ними ничего общего), признавали непререкаемый авторитет Маспи. Несколько раз по наущению какого-нибудь каида* на час убийцы, а заодно торговцы наркотиками и женщины пытались силой низвергнуть Маспи с пьедестала. Однако при каждой такой попытке они наталкивались на сопротивление всей массы марсельских воров, мошенников и прочих верных соратников Элуа, и те жестоко вразумляли нападавших. Полиция же спокойно наблюдала за стычкой, потом отправляла побежденных в больницу, а победителей в тюрьму. В последние годы оба крупных клана фокийской шпаны** делали вид, будто не замечают друг друга, и старались сосуществовать по возможности мирно. С той поры авторитет Элуа Маспи еще больше укрепился, и уже никто не пробовал бунтовать против его владычества.

______________

* Главарь банды. - Примеч. перев.

** Марсель стоит на месте древней Фокии. - Примеч. перев.