Семенов-Тян-Шанский

— На долю Ленского отряда выпадает самая трудная задача как по дальности пути, так и по суровости климата, — говорил он в совете Географического общества. — Устье Лены находится по соседству с Верхоянском, где самая низкая температура земного шара, поэтому благосостояние Ленского отряда требует особой предусмотрительности.

Стараниями Семенова Ленскую полярную станцию снарядили лучше других, созданных Европой и Америкой. «Всего более содействовал успеху Ленской экспедиции генерал-губернатор Восточной Сибири Д. Г. Анучин, которому общество выразило свою признательность за широкое содействие, оказанное им экспедиции, избранием его в свои почетные члены».

Первая полярная станция успешно справилась со своими научными заданиями. Зимовщики перенесли голод, морозы, болезни, но не прекращали наблюдений даже в самые суровые дни.

Петр Петрович страшно взволновался, когда капитан Юнгерс сообщил: неподалеку от устья Лены зимовщики нашли труп мамонта.

«Местные охотники говорят, что зверь лежит в полной сохранности на одном и том же месте уже 35 лет», — писал капитан Юнгерс.

Семенов в ответном письме умолял Юнгерса сохранить труп мамонта. Для ознакомления с находкой со станции выехал доктор Бунге. Самоотверженный доктор прожил сорок шесть дней, «поселившись в устроенном из снега балагане». Все эти дни доктор раскапывал глубокие снега вокруг могилы доисторического животного. «От тела мамонта уцелели лишь разрубленные якутами кости, немного мягких частей, волосы и следы содержимого желудка и кишок», — сокрушался Петр Петрович.

— Наша наука лишилась замечательного экспоната, — говорил он своему новому сотруднику, географу и антропологу Черскому. — Когда-то еще представится такой удивительный случай? Если же снова найдется труп мамонта, кто из петербургских ученых поедет в сибирскую даль?

— Я поеду, Петр Петрович, — ответил Черский. После Ленской полярной станции была открыта Новоземельская.

Русские полярные станции «значительно подвинули вперед наши познания о физических и климатических условиях нашего Северного океана. Но вопрос о дальнейшем его исследовании, предвосхищаемый у нас нашими полярными соседами на западе и востоке — шведами и американцами, стоит еще открытым, — писал Семенов. — Русскому географическому обществу, уже во втором полувеке своего существования, придется снова, и притом с еще большим успехом, заняться физической географией тех полярных морей, климатическое влияние которых ощущает вся русская земля».

А исследования русских ученых на северных окраинах и в Сибири приносили все новые и новые материалы. С удивительной быстротою накапливались географические сведения огромной научной ценности. Географический лик Азиатского материка прояснялся все ярче, все резче.

Требовались новые дополнения к «Землеведению Азии». Семенов решил перевести пятый и шестой тома книги Риттера. К этой работе он привлек Ивана Дементьевича Черского.

Сын литовского дворянина Черский участвовал в Польском восстании и был сослан в Сибирь на вечное поселение.

Сначала в Омске, потом в Иркутске Черский упорно занимался самообразованием. Без посторонней помощи изучил антропологию, географию, геологию. Талантливому юноше помог Григорий Потанин, живший в то время в Сибири. Он же рекомендовал Географическому обществу использовать Черского для изучения Байкала.

Исследование Байкала утвердило за Черским имя выдающегося ученого. По настоянию Петра Петровича общество наградило Черского золотой медалью. Петр Петрович долго ходатайствовал перед царским правительством о помиловании Черского. И добился. Черскому разрешили жить в Петербурге.

Бывший царский поселенец получил, наконец, возможность работать рядом с крупнейшими русскими учеными. А ученые встретили его как достойного собрата, советовались с ним, отдавали ему на суд свои труды. Он был обаятельным и сердечным, этот бледный, больной, истерзанный царской ссылкой человек. Он знал, что болен туберкулезом и что астма постепенно душит его. Он боялся умереть раньше, чем успеет закончить свой труд по исследованию Восточной Сибири.

Забывая о болезнях, он работал по шестнадцати часов в сутки. По ночам, сидя над рукописями, обобщал факты, анализировал их, выдвигал и отвергал собственные гипотезы о строении Азиатского материка.

Черский с радостью согласился писать дополнения к Риттерову труду. Пять лет работали Семенов и Черский над пятым и шестым томами «Землеведения Азии». Как и раньше, переводчики и дополнители не были только комментаторами чужого труда.

Пятый и шестой тома «Землеведения Азии» — самостоятельные географические произведения Семенова и Черского.

С научной строгостью и последовательностью, ярко и красочно описывалась природа разных областей Сибири, народов, живущих в ней.

Когда-то Гоголь мечтал о живом поэтическом изображении России. Он писал о том, что нам нужна «говорящая ее география, начертанная сильным, живым слогом, которая бы поставила русского перед лицом России».

Эти мечты Гоголя о русской географии претворяли в жизнь Семенов и его ученик.