— В большинстве случаев, но отнюдь не всегда. Дело в том, что убеждение «в очках — серьезный и сосредоточенный человек» изначально формируется у нас в голове в результате многократного наблюдения эффекта: «я вижу, что люди становятся серьезнее и сосредоточеннее, когда надевают очки». То есть мы воспринимаем изменения, происходящие в людях, надевающих очки, и из этих изменений формируем убеждение… Происходит это так: в детстве в нашем подсознании активно строится модель окружающего мира, чтобы мы могли эффективно в нем функционировать. Ребенок с интересом наблюдает за людьми и видит, что иногда они становятся необычно серьезными и сосредоточенными. Его это настораживает: он пытается понять причину изменений, чтобы адаптироваться к окружающей обстановке, и очень быстро замечает, что зачастую это происходит, когда люди надевают очки. Ребенок находит объяснение, формируя у себя убеждение: «в очках — серьезный и сосредоточенный человек». Это убеждение является одним из миллиардов кирпичиков в его подсознании, из которых построена модель окружающего мира, позволяющая ему объяснять происходящие вокруг процессы. После того как убеждение сформировано, неожиданно серьезный и сосредоточенный, в чем-то даже грозный вид мамы или отца, когда они надевают очки, уже не беспокоит ребенка, потому что он знает: «в очках — серьезный и сосредоточенный человек». Естественно, весь этот процесс формируется в ребенке бессознательно… Ирония же в том, что, когда убеждение заложено в нас, оно начинает работать по обратному принципу: теперь уже наше
— Это не Васька. Это Феликс, — с веселой усмешкой поправила его Люба, торопясь следом, чтобы не пропустить ничего интересного.
— Никакой это не Феликс. Это — Васька! — сказал Завязин, обращаясь уже к коту. Подняв с подушки огромного лохматого, ленивого и сонного норвежского кота, он положил его спиной себе на ноги. — До чего же он глупый у тебя.
Кот действительно лежал в очень несуразной позе, растопырив лапы в разные стороны и смотря перед собой неподвижным безучастным взглядом. Вяло шевеля пушистым хвостом в знак неодобрения производимым над ним действиям, он тем не менее не выказывал ни малейших попыток изменить свое положение, убежденный, видимо, что его и без того вскоре вернут назад на нагретую подушку, и в ожидании этого момента не собираясь тратить собственные силы.
— Теперь смотри на Ваську, — сказал Завязин, снимая очки и надевая их на усатую морду кота.
— Ха-ха-ха!.. — оба враз засмеялись они.
— Да?! Видишь?! — весело воскликнул Завязин.
— Не могу. Ха-ха! Феликс!.. Умора!
— Смотри!
Завязин приподнял очки, а затем снова опустил на нос коту.
— А-ха-ха! Ой, не могу! Он в очках таким серьезным становится, будто вот-вот заговорить должен.
— Точно-точно!!! Ха-ха-ха! Так и кажется, что он сейчас произнесет: «Ну и что вы ржете?»
— Ха-ха-ха!.. — Завязин и Люба снова залились дружным смехом.
— Представляешь, какая иллюзия сознания! — сняв очки с кота и вернув его на подушку, продолжил Завязин. — Под влиянием убеждения «в очках — серьезный и сосредоточенный человек» изменилось даже твое восприятие животного. Что уж говорить о людях. Некоторые политики, например, специально носят очки, даже если те им вовсе не нужны, потому что знают — они делают их более значительными, презентабельными. Так что если я захочу, чтобы ко мне относились с б