Читаем Семья Буториных полностью

Ефимушкин. Да, все мы — первооткрыватели и первопроходчики… Вот и Илья такой же. (Вера хмурится.) Разве вам это не кажется?

Вера. Казалось.

Ефимушкин. А сейчас?

Вера. Если он первопроходчик, он не должен терять голову. И подводить товарищей. (С обидой.) Он ведь знал, что я запретила работу в обводненном забое. Почему же бурил? Мне не поверил… Какой из девчонки геолог!

Ефимушкин. А вы, я вижу, всерьез расстроились. Даже в тундру собрались перекочевать.

Вера(удивленно). Откуда вы знаете?

Ефимушкин. Земля слухами полнится. А ведь правда, собираетесь уходить?

Вера. Да. Пойду в какую-нибудь поисковую партию. В тундру или тайгу, поближе к моему Донбассу.

Ефимушкин. А здешний квершлаг?

Вера. Об этом, Александр Егорыч, вам лучше знать.

Ефимушкин(твердо)

. И я знаю.

Вера. Что?

Ефимушкин. Проходку вашу мы начнем весной. Мы начнем ее в апреле-мае, когда создадим необходимые условия. А рычаг, которым к весне мы перевернем все — это буровой агрегат. Как говорил здесь один проходчик, без такой машины мы не останемся. Сама жизнь требует. Так, что ваш новый Донбасс, правда не в тундре, создается не только вами. (С улыбкой.) И если вы настоящий первооткрыватель, вы не должны терять голову и… подводить товарищей.

Вера. Товарищи подводят.

Ефимушкин. Мелкая обида. Надо быть выше. (Задушевно, неожиданно перейдя на «ты».) Ты же комсомолка, Верочка. А обижаешься, как обычная Вера Ивановна. (Пауза.) Ты же любишь его? (Вера смущенная молчит.) Любишь, несмотря ни на что. Так помоги же ему! Стань выше — и поддержи его. Вместе с тобою он открывает и новый Донбасс, и новое Криворожье.


Звонит телефон.


Ефимушкин(слушает). Да… Что у тебя такое срочное? Хорошо. (Опускает трубку.)


Входит Илья. За шесть дней, прошедших после аварии на шахте, он осунулся, побледнел. Небритый и как-будто на несколько лет постаревший, смотрит мрачновато, изподлобья.


Ефимушкин. О, не ждали… Солдат уж на ногах.

Илья. Нет, еще в медсанбате. В строй не пускают. (Здоровается с Верой и Ефимушкиным и по молчаливому приглашению последнего садится.) А мне все расчеты надо в мастерских да в забое вместе с Никоновым проверять.

Ефимушкин. Извините, товарищи, я на минутку к хозяину. (Выходит.)


Оставшись одни, Илья и Вера чувствуют себя неловко.


Илья(прерывая затянувшееся молчание). Есть такой обычай: навещать больных.

Вера. Да, если они приятны.

Илья. Больные всегда неприятны. Хотя бы тем, что болеют.

Вера

. Хороши они разве лишь тем, что почти не имеют возможность делать глупости. Во всяком случае, они не лезут в обводненный забой. Не посчитавшись с указаниями специалистов горного дела, они вынуждены считаться с предписаниями врачей.

Илья. Видно, мне придется зайти попозже… (Идет к выходу.)

Вера. Постойте! (Илья останавливается.) Куда же вы бежите? Мы ведь не виделись почти целую неделю.

Илья. И вы так соскучились, что сразу взялись меня отчитывать.

Вера. Ладно, я согласна перенести это мероприятие на более удобное время.

Илья. И место.

Вера. Ладно. Как вы себя чувствуете?

Илья. Очень плохо.

Вера(с тревогой). Так зачем же вы встали?!

Илья. Чортовски плохо себя чувствую: ничего с машиной не получается.

Вера. А-а… Я-то уж подумала…

Илья. Здоровье — что! Груженые вагонетки, вместо электровоза, повезу. (С болью.)

Скорость вращения и сплав…

Вера. Копировать и повторять пройденное, конечно, легче. А вы… вы же — первый! Слышите? (Присев на краешек дивана, где сидит Илья, неожиданно тепло.) Не отступайте. Мы же — союзники, Илюша.

Илья. Вера…

Вера. Союзник вы мой… дорогой.


Илья быстро подходит к Вере. Она доверчиво протягивает ему руки.

Илья радостно и растерянно смотрит на Веру — и вдруг неловко целует ее в голову.


Вера(испуганно). Илюша!..

Илья. А что мы плохого делаем?

Вера. Впрочем, да. Мы просто… любим. И больше ничего.

Илья. Любим?!

Вера. Очень!


Они стоят, держась за руки, совершенно счастливые.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия