У нее не было ни малейшего желания делиться с матерью. Ее тайна принадлежала Маду.
— Жаль! — продолжала Люси. — Я смотрела на тебя, когда мы были в гостиной. Тебе уже восемнадцать, пора следить за собой! Хочешь, я причешу тебя?
— Нет, нет, — повторила Франсуаза, невольно отстраняясь.
Только бы не походить на мать! «Намажет мне лицо, начнет сооружать разные прически, это будет ужасно!..»
— Уверяю тебя, Франсет, в твоем возрасте нужно быть более… более современной…
— Я не люблю этого.
— Но мужчины… они-то любят… И нам приходится помнить об этом!..
Франсуаза отступила назад, будто прикосновение гребня или щетки могло ее запачкать. В коридоре послышались шаги. В комнату вошли Даниэль и Мерсье: фильм кончился, предатель был убит, герой женился, и мир в селении восстановлен с помощью шерифа и красотки учительницы. Оба посмеивались от удовольствия, которое доставила им эта нехитрая история. Мерсье схватил дочь, поцеловал ее в обе щеки и поставил в манеж, взрослые стоя наблюдали, как она покачивалась на нетвердых ножках, ухватившись руками за барьер.
— Она очень потешная! — уверенно заявил Даниэль.
— А не остаться ли вам пообедать? — предложила Люси.
— Мы не предупредили! — сказала Франсуаза.
— Ничего страшного! Я позвоню Дюурионам, — решил Даниэль. — Они наверняка еще там.
Он побежал в другую комнату. Через открытую дверь Франсуаза слышала его разговор по телефону.
— Алло!.. Мадам Дюурион?.. Это Даниэль говорит… Здравствуйте… Как поживаете?.. Можно поговорить с Кароль? Да, если ей не трудно… Алло, Кароль?.. Мы хотели бы пообедать у мамы. Ты не возражаешь?.. Хорошо, спроси у папы… Я жду… Ладно, мы придем не поздно… О'кей… Целую…
Он повесил трубку, вернулся в спальню и, радостно подпрыгивая, сообщил:
— Все в порядке! По-моему, это их вполне устроило!
Поднявшись с черного хода на верхний этаж, где находились комнаты для прислуги, одну из которых снимала Мики, Жан-Марк услышал голоса, смех и с досадой понял, что Мики не одна. Ему следовало бы предупредить о своем приходе, но мысль повидать Мики возникла неожиданно, когда он уходил от матери, и, поскольку у Мики не было телефона, он отправился наудачу, без звонка. Стоя перед дверью, он раздумывал стучать ли. Но делать было решительно нечего и привередничать не приходилось. Наконец он решился.
В крохотной комнате было сильно накурено. Освещалась она только ночником с лампочкой, выкрашенной красным лаком для ногтей. Жан-Марк различил в полумраке несколько человек, сидевших на тахте и на полу. Из проигрывателя доносилась избитая ковбойская песня.
— Жан-Марк! Вот здорово, что ты зашел!