Семья Майклов в Африке

— Совершенно верно, это жестокий способ охоты. Сплошь и рядом животное не поражается насмерть, а умирает медленной, мучительной смертью, пока охотник не найдет его. Ловушки осматривают раз в четыре-пять дней, а то и раз в неделю в зависимости от результатов.

— Что значит — в зависимости от результатов? — спросила Мардж.

— Обычно охотник ставит около двадцати таких копий в богатом дичью районе, главным образом на звериных тропах, ведущих к наиболее посещаемым водопоям, например, таким, как этот. Естественно, чем больше ловушек он ставит, тем больше его шансы на успех. Через день-два после того, как ловушки поставлены, он идет проверять их. Если в первой или второй ловушке окажется убитое или искалеченное животное, он возвращается с мясом домой и, пока его семья не съест мясо, не дает себе труда осмотреть остальные или поставить заново уже сработавшие.

— А если его копья-ловушки ранят и убивают больше животных, чем он может съесть или унести, что тогда? Он что, оставляет раненых животных так, как есть, и они Умирают мучительной смертью и сгнивают? — продолжала допытываться Мардж.

— В общем так, вот только трупы просто не успевают сгнить. Их выслеживают вон те птицы в небе. — Я указал на грифов, которые все кружили над нами, только теперь Уже гораздо ниже. — Не успеешь и оглянуться, как они вместе с другими мусорщиками начисто снимут мясо с костей. На первый взгляд может показаться, что все это варварски жестоко. Но, быть может, так заведено самой Природой, чтобы поддерживать равновесие между ее созданиями. Грифы — естественные мусорщики зарослей, лесов и равнин. Все в Природе имеет свое назначение. Например, лев, убивая животных, лишь исполняет требование Природы ограничивать их численность. Это только часть великого порядка жизни, выработавшегося за многие века ее развития.

Мы присели на траву в тени акации.

— Но, папочка, ведь это так несправедливо, что львы убивают красивых, безобидных антилоп. Взять хотя бы тех четырех львов, которые на наших глазах убили красивого самца куду в прошлом году в Бечуаналенде. Это было ужасно!

Я объяснил детям, что лев убивает для того, чтобы жить, и этот его обычай ничем не отличается от нашего, когда мы садимся за стол, чтобы с удовольствием съесть сочный бифштекс. Если лишить плотоядных права убивать, они вымрут, а с их вымиранием численность животных, составляющих их добычу, катастрофически возрастет, и в конце концов пищевые ресурсы сократятся настолько, что земля не сможет дольше кормить все умножающуюся массу этих животных, и они в свою очередь исчезнут с лица земли. Предоставленные самим себе, дикие животные отлично ладят со своим окружением и не нуждаются в указаниях насчет того, что им полезно, а а что нет. Они знают, чего можно ожидать от жизни, и не жалуются на нее.

Несколько минут мы сидели молча, любуясь окружавшей нас красотой и покоем. Лес казался нам скорее храмом, в котором человек может поклоняться Природе и жизни, нежели местом, где дикие звери, таясь, подстерегают свою добычу. Тихо трепетали на легком ветру золотисто-зеленые листья. Снопы солнечного света, в которых плясали пылинки и кружились насекомые, косо падали сквозь шатер зеленой, переплетенной коричневыми ветвями листвы. Где-то вверху над кронами деревьев слышался жалобный щебет птиц. Доносимый ветерком аромат древесины и влажной листвы перемешивался с прохладно-сухим, сладким запахом увядшей травы и прелых листьев. Здесь царили одиночество и уединенность, мир и покой, дикие звери — природа.

Внезапно я краешком глаза увидел старого самца-бабуина: он шел во весь рост по горизонтальной ветке дерева, стоявшего ярдах в пятидесяти перед нами. Я указал на него жене и детям. Злобно глядя на нас, бабуин издал резкий, хриплый вызывающий звук, эхом отдавшийся в безмолвии зарослей.

По этому сигналу вся стая, скрывавшаяся в густой листве, высыпала наружу и разразилась яростными воплями, вторя своему вожаку. Обезьяны были обеспокоены вторжением человека в их владения и выражали свое негодование. Когда мы встали и пошли дальше, они камнями посыпались на землю и с сердитыми криками исчезли в подлеске.

— Ради Бога, — взмолилась Марджори, — остерегайся новых ловушек. — Совершенно ясно, что эти смертоносные копья опасны не только для животных.

Я сошел с тропы и повел своих в нескольких футах в стороне от нее. Так мы прошли еще около трехсот ярдов, пока не наткнулись на труп зебры, павшей жертвой очередного копья-ловушки.

Зебра лежала в скрюченной позе с торчащим в шее копьем. К счастью, она была убита мгновенно, не более двух-трех часов назад и упала прямо там, где стояла. Напрягши все свои силы, я вытащил копье из ее шеи, наглядно продемонстрировав его смертоносную эффективность.

— Мне кажется, дальнейшие объяснения излишни, — сказала Марджори. — Меня трясет при мысли, что несколько минут назад мы чуть было не увидели весь этот механизм в действии и тебя в качестве жертвы. Пошли!

Однако, прежде чем двинуться дальше, я взглянул на небо и заметил: