Семья Машбер

— Я в безвыходном положении. По-видимому, в скором времени я буду вынужден переписать на родственников дом, магазины и все, что имею. Временно, конечно, пока все уладится. Так посоветовал поступить доверенный человек, адвокат Ицик Зильбург. Я и сам так думал. Это и привело меня к тебе, — продолжал Мойше, — во-первых, чтобы еще раз посоветоваться перед тем, как предпринять такой ответственный шаг, во-вторых, я хочу помириться с тобой и восстановить наши прежние братские отношения, ибо кто же еще мне так близок, как ты? И в-третьих, я хочу просить твоего разрешения переписать, если это возможно, дом на твое имя. Остальное я перепишу на имена зятьев. Все целиком им передать невозможно: должникам это сразу бросится в глаза. Продать дом сейчас я не могу, так как сразу на него охотников я не найду. Кроме того, если узнают, что я собираюсь продать дом, это станет последним признаком того, что слухи, которые носятся в городе относительно моего положения, и все, что обо мне говорят, — правда. А что это означает для меня в такое время, трудно объяснить и выразить словами. Заложить же дом у чужого человека, что в другое время было бы вполне возможно, сейчас нельзя: это сразу станет известно и доверие ко мне будет подорвано. Так что я вижу одну только возможность, один выход — без шума переписать дом на брата так же, как я это сделаю с остальным — с магазином, конторой и прочим.

— Ну… — поморщился Лузи, но Мойше не дал ему сказать:

— Я хорошо знаю, что ты не деловой человек и никогда такими делами не занимался. Но в данном случае тебе решительно ничего не надо будет делать. Все, что нужно, сделается без тебя, ты только должен дать разрешение, а остальное выполнит мой адвокат Ицик Зильбург.

— Нет! — резко ответил Лузи. — Я прошу меня от этого освободить.

— Почему? — спросил Мойше.

— Потому что я никогда своим именем не торговал и впредь отказываюсь прикрывать им чью бы то ни было неправду и несправедливость.

— Какую неправду? — не понял Мойше. — Ведь это так заведено, так поступают все в затруднительном положении, когда нужно пережить трудное время. Так поступают все купцы.

— Купцы — да, а я нет, и я прошу меня уволить от этого.

— Значит, ты отказываешься в такое время и в таком деле мне помочь?

— Да, — ответил Лузи, — потому что, во-первых, как я вижу, твоя нужда вовсе не так велика. Есть люди, которые гораздо больше стеснены, даже никогда в этом смысле свободны не были, и все же они не стенают. Они не считают, что несчастья, посланные им судьбой на определенное время, будут длиться вечно….

— Что это значит? — спросил Мойше, как бы отказываясь понимать.

— Это значит, что ничего особенного с тобой не случилось, — ответил Лузи. — С чего ты взял, что данное тебе отдано тебе навсегда? Кто это тебе сказал и кто уверил тебя в этом?

— Что же, я свое добро украл? Почему мне нельзя считать его своим? Почему мне запрещено сберечь его навсегда, сохранить для себя? Разве оно, упаси Бог, краденое? Разве я на него права не имею?

— Пусть не краденое, но рядом с краденым. И доказательство этому то, что ты хочешь его всеми неправдами и обманом спрятать… Ты даже готов меня втянуть в это дело, лишь бы не допустить, чтобы те, кому ты должен, могли получить то, что им принадлежит по праву. Ты хочешь лишить их этой возможности.

— Но ведь это только на время. На самом деле я же не думаю оставаться банкротом…

— Мойше! — Лузи поднялся со стула, став сразу намного выше брата. — Мойше! — повторил он. — Я не читаю мораль, ты меня, возможно, не будешь слушать, но пора тебе опомниться, пора вспомнить о своем происхождении; не в шелка нас рядили в детстве, а в лохмотья. Тебе, упаси Бог, это не предстоит, тебе вполне хватит того, что у тебя осталось, для погашения всех твоих долгов. К чему тебе так лезть из кожи, цепляться руками и ногами за высокую и скользкую ступеньку, до которой ты уже добрался… Кто-кто, но ты должен знать, что в действительности это не такая уж большая высота, а если даже и большая, то, во всяком случае, очень ненадежная. Она лишь кружит голову. Те средства, с помощью которых ты хочешь обязательно удержаться на мнимой вершине, непригодны для таких, как мы. «А пуще всего, дети мои, — писал наш отец в своем завещании, — за почестями и ложным богатством не гонитесь. И то и другое подобны тени, которую облако отбрасывает на землю. Она преходяща и исчезает бесследно».

Мойше Машбер слушал и то ли понимал, то ли не понимал брата, потому что говорили они словно на разных языках. Мойше пришел сюда, глубоко потрясенный возможным крахом всего им достигнутого, а Лузи его не хотел понять. Ему, конечно, легко рассуждать, ему ничего не нужно и нечего терять. Вот он живет в Проклятом месте, в маленькой избушке, все хозяйство его ведет нищая старуха, и еще есть Сроли, который всем распоряжается. И в этой избушке спит себе за столом Шмулик-драчун, опустив голову на грудь. Как ему понять того, кто многое имеет и вот-вот все это может потерять?