Семья Машбер

Ничего не помогало: ребенок растет умственно недоразвитым. Родители уже было отчаялись, но неожиданно, годам к семи, в один прекрасный день взгляд мальчика прояснился, стал осмысленным. И мальчик острее и внимательнее других детей начал прислушиваться и присматриваться ко всему, что его окружает, с жадностью стараясь все понять и узнать, словно хотел наверстать упущенные годы. Это сразу же заметили и пригласили лучших меламедов — мальчик не учил, а глотал книги. То, что другому давалось за месяц, он успевал усвоить за один день, на то, на что другие тратили год, у него уходил месяц.

Оказалось, у Алтера острый ум и необычайные способности; учителя и родители, чтоб не сглазить, говорили об этом шепотом. А родители, сами не зная почему, боялись этого еще больше, чем прежней тупости. Но с другой стороны, они не могли не радоваться сообразительности сына и предвидели, что его ждет большое будущее.

Шли годы… Младший брат уже давно перегнал в прилежании и знаниях старших братьев, оставил позади своих сверстников. И скоро об этом знали не только в городе, но далеко за его пределами.

Однако когда Алтеру исполнилось семнадцать лет, с ним опять что-то случилось. Он как будто угас, внутри у него словно сгорела какая-то нить.

Горе матери и всех родных было ужасно. Отца к тому времени уже не было в живых. Визитами к местным врачам они ничего не добились и отправились с Алтером в далекую русскую столицу к знаменитому в то время профессору. Этот профессор, рассказывали люди, долго расспрашивал о детстве Алтера, о его болезнях. Его заинтересовал рассказ матери об одном случае. Однажды, когда Алтер был совсем крохотным, он упал. После этого он горел, как в огне, голова пылала, и домашние врачи велели поставить ему пиявки за ухо. Так и сделали, но положились на прислугу, которая при нем дежурила, а прислуга недоглядела и вовремя не сняла пиявки. Потом профессор стал задавать другие вопросы — кто был отец мальчика, чем он болел, от чего умер. Из путаных, неясных ответов матери, к тому же плохо знавшей русский язык, профессор все же уразумел главное. И, с сожалением покачав головой, сказал:

— Так… Так, понятно — раввин, аскет…

Мать ушла в отчаянии, потеряв последнюю надежду на спасение. Профессор не только сейчас, но и в будущем не обещал улучшения. Вскоре у Алтера начались головные боли, да такие, что юноша иногда терял зрение. Все видели, что он мучается и проявляет нечеловеческое терпение, чтобы не кричать от боли.

Вскоре, однако, боль стала такой, что он начал кричать… Алтер кричал так отчаянно, что никто из близких, не говоря уже о посторонних, не мог находиться около него. Он кричал, как дикий зверь, так, что казалось, что вот-вот внутренности вылезут у него горлом от крика, и знающие его люди не могли поверить, что такой человек, как он, может издавать такие чудовищные звуки…

Так продолжалось, пока не кончится приступ. Все это периодически повторялось — отчаянные головные боли, душераздирающие крики, а потом слабость, равнодушие, полная апатия. Так ему предстояло прожить всю его будущую несчастную жизнь.

В спокойные периоды Алтера тянуло к музыке. Он нередко уходил из дома, большей частью ночами, когда на какой-нибудь дальней улице справляли свадьбу; слух у него так обострился, что он слышал музыку и тогда, когда ее никто не слышал. И если Алтера не было дома, все знали, что его надо искать на каком-нибудь торжестве. А когда торжеств не было, он оставался в своей комнате, сидел без дела, иногда разрывал в клочья на себе одежду, а потом собирал валяющиеся лоскутки, заботливо их складывал в одно место — он скапливал целые горы лоскутов. Иной раз он выбрасывал на свалку самые необходимые предметы, а иногда с каким-то диким, болезненным упорством собирал пылинки, которые казались ему неубранным мусором.

Мать, совсем еще не старая, не смогла выдержать этого горя, заболела и умерла. После этого братья нашли одну бедную вдову и за плату поселили у нее Алтера, с тем чтобы она следила и ухаживала за ним. Но когда, через две-три недели, Мойше навестил его, желая узнать, как он живет, не стало ли ему хуже, Алтер бросился к нему на шею, умоляя, чтобы его взяли домой. Он прижался к брату и так жалобно просил и обещал исправиться, что Мойше не выдержал, глаза его наполнились слезами, и он привел Алтера домой. С той поры Алтер жил у Мойше. До того как Мойше разбогател, Алтер жил вместе с его семьей. Но потом, когда Мойше купил известный всему городу помещичий дом, Алтеру отвели небольшой мезонин, вход в него был из кухни по лестнице. В те времена, когда дом принадлежал помещику, здесь жила прислуга. Единственное маленькое окно выходило в сад, и Алтер целыми часами стоял около него, задумавшись. В эту комнатку приносили еду и все необходимое, сам он очень редко спускался вниз, и так же редко к нему поднимался кто-либо из живших в доме, кроме прислуги.