Семья Машбер

Светает… Все скрыто в густом тумане. Начинает проясняться, и вдалеке вырисовывается город: дома, здания одно выше другого, одно над другим, улицы, кварталы — одни из них расположены на холмах, другие — в низинах. Город спит еще, но мощь его уже чувствуется. Чудится — он сейчас проснется и после греховной ночи разбудит улицу на новые грехи…

Но вот уже совсем рассвело. К городу тянутся пешком и на лошадях крестьяне из дальних деревень, снабжающие его продовольствием, едут торговцы, сборщики податей, старьевщики, ползут убогие и нищие. И все, кто прибывает в город или покидает его, видят у городских ворот человека с лицом просветленным, но все тело его — в язвах. В город ныне, как и во все предыдущие ночи, его не пустили, и он ночевал у ворот. Все, входящие в город и выходящие из него, словно сговорились, считают своим долгом плюнуть на этого человека и на его язвы. Кто плюет ему на голову, кто — в лицо, кто на его лохмотья, а человек иногда вытирает плевок, а иногда и нет. Чаще он сидит неподвижно, будто его это не касается и не на него плюют…

И разражается плачем наш певец при виде этого человека со светлым лицом, оплеванного грубыми, дикими торгашами, старьевщиками, калеками и шлюхами. Он вспоминает древние молитвенные гимны и вскрикивает во весь голос:

Не смягчаются язвы мои,Гнойники губят меняИ туманится взор, напряженноИзбавителя славного ждущий…

Он ищет утешения для несчастного человека, но не находит, и единственное, что он может сделать, — это представить себя на его месте. Будто он сам весь в язвах, сам весь оплеван и весь позор берет на себя. Делает это покорно, беспрекословно, со знанием того, что так предначертано высоким жребием. А что суждено, того не миновать, и принимать это следует, как щедрый дар, преподносимый благословляющей рукой…

Или вот другая картина.

Ночь. Темно. В темноте ходят люди, ищут и не находят друг друга. Утешение для них в том, что, хоть и не получается у них найти друг друга, все же они знают, что вокруг полно ищущих людей. Однако они растерянны. Покажись теперь откуда-нибудь светлый луч, малый проблеск — и эта голодная, изможденная, изнывающая толпа устремится к этому проблеску. И какое бы препятствие ни преграждало ей путь — пусть даже морская пучина, — все как один, сколько бы тысяч их ни было, — ринутся они с пением и славословием навстречу беде, как навстречу избавлению.

И вот на одном конце неба появилось пламя. Оно освещает толпу со спящими на руках детьми, которые запрокинули головы на плечи родителей, уставших от ходьбы и бессмысленного блуждания. Старики едва волочат ноги.

Люди всей массой спешат к костру, который разгорается впереди. Видно: одни тащут на костер других. Те сопротивляются, но безуспешно, их толкают и бросают в огонь. Многие лезут в огонь сами. Иные бросают в огонь спящих детей, затем толкают женщин и стариков и, наконец, прыгают сами. Это служит примером для остальных. Люди подталкивают один другого в объятия смерти.

Слепой певец слышит крики этих людей и сам кричит вместе с ними. Он чувствует, что и сам уже в огне, что платье его тлеет и скоро огонь доберется до его души…

Последняя картина.

Раннее утро… В темной предутренней дали появляется светлое пятно. Оно расплывается по горизонту и принимает вид арки с двумя колоннами по сторонам. И чем светлее становится, тем больше начинает казаться, что именно через эту арку появится солнце. Тут появляются рабби Шимон и его сын Элиэзер, которые долгие годы скрывались в пещерах. Они приносят утреннюю прохладу и исцеление тем, что добровольно прыгали в костер. Они принесли лестницы, дабы спасенные могли взойти туда, куда они стремились, — озаренные нимбами головы рабби Шимона и рабби Элиэзера будут освещать им дорогу. Речь здесь идет об их книгах «Зогар» и «Тикуней-зогар», над которыми певец сидит сейчас и которые, как ему кажется, смягчают страдания народа подобно влажным повязкам, наложенным на горячие раны.

Но вот арка исчезает и вместо нее — обширная площадь, на которой можно увидеть все то, о чем говорится в тех книгах: медведей, говорящих по-человечески, птиц, связывающих один край света с другим; источники, колодцы, возле которых отдыхают таинственные пастухи; целебные и ядовитые травы; детей, которые выглядят стариками, и стариков, подобных детям; пророков, ясновидцев, странников, скитальцев с пеплом на голове и пылью на глазах. Одним словом, всех персонажей, удивительно начатых и неоконченных сказок и легенд…

…Сроли ждал. Он видел, что Лузи, читая, поминутно вздрагивает, как от холода или от ожога. Время от времени он, будто не в силах усидеть, вскакивал с места. Глаза его застилались слезами, из груди вырывался хриплый кашель.

Сроли ждал. И, лишь увидев, что Лузи кончил читать и взгляд его прояснился, он шагнул вперед и встал рядом. Затем Сроли нерешительно сунул руку в боковой карман, достал какие-то бумаги и показал их Лузи.