Семья Рин

Перекличка проходила перед главным зданием. Там построили весь лагерь: из мужского, женского и «семейного» флигелей. Я боялась что-нибудь напутать и следила за окружающими, пытаясь подражать их поведению. Появились офицеры, проводящие перекличку. Заключенные кланялись всякий раз, когда те проходили мимо или даже случайно поворачивались к ним лицом.

Толстый японец начал называть имена женщин из нашего дормитория, а те с поклоном откликались. Я напряженно ждала, когда назовут меня, но все равно прозевала, потому что не узнала свое имя в искореженном японском произношении. Возникла пауза. Женщина, стоявшая сзади, толкнула меня; я спохватилась, неловко откликнулась и поклонилась. Японец подошел ко мне, что-то выкрикнул и замахнулся, заставив меня сжаться. К счастью, он был, очевидно, не в настроении осуществлять наказание, и я отделалась лишь чувством унижения.

Я вскоре узнала, что лагерь, в который меня привезли, предназначен для содержания полукровок и лиц смешанного происхождения с гражданством «враждебных стран». Первоначально в него помещали только евразийцев, но позднее японцы стали привозить туда и тех, чье происхождение или гражданство было трудно подвести под какую-либо категорию. Я попала туда из-за того, что, по мнению японцев, с моими русскими корнями могла считаться лишь наполовину американкой. По такой же логике здесь очутились одна полунемка-полуамериканка и одна голландка с британским паспортом. Что касается нашей старосты Джейн Фокс, то она была англичанкой, которая вышла в Шанхае замуж за американца, и это тоже дало японцам повод причислить ее к лицам «смешанного происхождения».

Первые дни жизнь в лагере казалась мне хаотичной. Я была так подавлена суровостью окружения, что долго не могла запомнить лиц и имен соседок. Все эти оборванные худые женщины казались мне одинаковыми. Самое большее, что я могла различить, — кто из них белая, а кто полукровка. Исключением были Джейн Фокс и злобная Люси, лица которых запомнились мне, очевидно, из-за шока первой встречи.

Я довольно долго не могла разобраться в их сложном этикете поклонов. У меня не получалось рассчитать, когда наступает момент, в который нужно поклониться: тогда ли, когда надзиратель входит? Или когда он смотрит в твою сторону? Следует ли кланяться вторично, если уже поклонилась, когда японец был вдалеке, а затем подошел? Когда я спросила одну из своих соседок, как определить, когда пора кланяться, она рассмеялась и сказала, что чем больше кланяешься по любому поводу, тем лучше — так-то уж точно не ошибешься.

В первый день я опоздала на раздачу еды — и осталась без обеда. Моя порция досталась кому-то другому. Порцию, которую я получила на ужин, кто-то ловко украл у меня из-под носа, когда я поставила ее на край стола и наклонилась, чтобы осмотреть оцарапанную о скамью ногу. Этих двух случаев было достаточно, чтобы я научилась всегда быть настороже и не опаздывать к раздаче чего бы то ни было. Я даже научилась отстаивать свое место в очередях за похлебкой, когда меня пытались оттереть.

У меня появились обязанности по дормиторию, и еще меня поставили на дежурства в столовую и на чистку уборных. В лагере у всех были какие-то обязанности. Здесь все работали, даже дети — иначе не выжить. Самые обычные для мирной жизни бытовые действия превратились в условиях лагеря в долгий утомительный труд.

Однажды, вернувшись с дежурства по кухне, я обнаружила, что у меня украли часть вещей, которые лежали у моей постели. Воры забрали все, что невозможно было опознать и потребовать обратно. Я растерянно перебирала оставшиеся пожитки и размышляла, как защититься от воровства. Я несколько раз сталкивалась с уличным воровством в голодном Шанхае, но кражи в герметичных условиях лагеря оказались гораздо более страшной угрозой. Я ведь не могла сторожить свои вещи, не отходя от них, или таскать повсюду, держа при себе. Я не могла даже попросить какую-нибудь из соседок за ними приглядеть, пока меня нет, — я не имела представления, не является ли при здешних порядках такая просьба чем-то из ряда вон выходящим.

Я стала украдкой присматриваться к женщинам, которые находились в это время в дормитории, и прислушиваться к их разговорам, пытаясь понять, что за люди меня окружают и нет ли среди них той, кто обокрала меня и сейчас незаметно наблюдает со своего места, как я собираюсь вести себя, обнаружив кражу.

Справа от меня девочка-подросток сосредоточенно пыталась отчистить юбку от грязи, а рядом с ней ее старшая сестра делилась со своей соседкой какими-то местными сплетнями.

Чуть подальше две обитательницы дормитория, понизив голоса, разговаривали о чем-то, что имело отношение к лагерному черному рынку:

— …Спроси его, нельзя ли раздобыть свиного сала… Всегда можно обменять на рис… И оно такое калорийное…

Все, на кого ни поглядишь, казались безобидными и вполне приличными. Кто же из них украл мои вещи? Неужели придется подозревать всех подряд и жить в постоянном напряжении?

На другом конце помещения Джейн Фокс зычно крикнула кому-то: