Семья Рин

— Рин-сан хорошо потрудилась. Она выполнила важную работу. Рин-сан очень способная, — сказала старая служанка. Она терпеть меня не могла, но в тот раз похвалила скрепя сердце.

После этого случая мы с Кёко сблизились. Я стала ей доверять. Некоторое время я еще пыталась задаваться вопросом, почему так добра ко мне эта чужая женщина, которую к тому же по общепринятым меркам следовало считать моей соперницей. Почему она всегда поддерживала меня, ободряюще улыбалась мне, переживала за меня?.. И еще меня мучило то, что я не знала, как отнестись к ней. К счастью, мне довольно скоро надоело об этом размышлять. Я приняла как данность, что Кёко просто добра по своей природе.

Потом, позднее — уже после того, как объявили капитуляцию и вся семья вернулась в Токио, — Кёко как-то раз даже спасла меня от смерти.

После капитуляции всю Японию охватила скрытая волна враждебности к иностранцам. Японцы тихо ненавидели не только американцев, но и вообще всех белых. Появляться на улице было опасно. Из-за бесконечного сидения взаперти и неопределенности будущего у меня возобновились приступы тоски. Кёко, желая разнообразить мое существование, изредка брала меня в поездки в город. Она тогда увлекалась спиритическими сеансами и ездила по вторникам к медиуму. Каждый вторник она спрашивала у духа какой-то почтенной родственницы, как идут дела у Акито и когда он вернется. Акито тогда находился в плену у американцев.

Медиум жила на мрачной и грязной окраине, разбитой бомбежками. Шофер отца Акито привозил нас прямо к дому и увозил обратно, так что не было причин беспокоиться о нашей безопасности. Но однажды группа взъерошенных подростков подкараулила нас у входа. Наш автомобиль стоял рядом, за углом, но, чтобы добраться до него, следовало пройти по пустынному проходу. Вот там-то они нас и подстерегли. В мгновение ока окружили. Я даже не успела заметить, откуда они появились. Стайка худющих оборванных чертят с закопченными от грязи злыми лицами. Они напоминали демонов из японских сказок. Вероятно, они обратили внимание на мою европейскую внешность в другие наши приезды к медиуму и уже давно замышляли нападение.

Я была так заворожена их внезапным появлением, что просто остановилась как вкопанная и смотрела, как они приближались со всех сторон с палками в руках. И с места не сдвинулась. Им ничего не стоило забить меня до смерти. Кёко же мигом осознала опасность. Она загородила меня, раскинув руки.

— Эта иностранка — как она смеет тут жить? Как она смеет ходить по нашим улицам?! Мы убьем ее! Проклятые иностранцы! — отрывисто выкрикивали они, размахивая палками.

Улучив момент, Кёко оттеснила меня к ограде. Она продолжала заслонять меня своим телом.

— Чего вы от нас хотите? Мы просто две женщины, которые зашли проведать знакомую. Если хотите кого-то побить — лучше побейте меня!

Подростки то и дело дергаными движениями прыгали в нашу сторону, но тут же отскакивали. Им пока не хватало духу наброситься на Кёко.

— Эта девушка даже не понимает вас. Она ни в чем не виновата. Пожалуйста, не надо, не трогайте нас…

Кёко говорила достаточно громко, чтобы звуки ее тонкого голоса могли донестись до шофера, ожидавшего нас где-то неподалеку.

Она выиграла достаточно времени. Из-за поворота с угрожающим криком выскочил шофер, готовый нас защищать. Подростки разбежались. Не так-то уж и страшны они оказались.

— Ублюдки! В следующий раз вы так легко не отделаетесь! — яростно прокричал им вслед наш защитник.

Он повернулся к нам и стал оправдываться, усердно кланяясь:

— Прошу простить, дамы, что позволил вам одним ходить в таком опасном месте. Прошу меня простить за оплошность! Надо было встретить вас у дверей. Этим мальцам лишь бы побезобразничать!

По-видимому, он опасался, что из-за случившегося может потерять работу.

Кёко оглянулась на меня, радостно улыбнулась, как умела улыбаться только она, схватила за руку, увлекла, не теряя времени, к автомобилю.

— Я так испугалась за вас, Рин-сан. Как хорошо, что все обошлось.

Я последовала за ней, беспрерывно спотыкаясь. Я только сейчас почувствовала слабость от страха.

Шофер шел за нами, продолжая виновато бормотать о том, что из-за войны молодежь совсем отбилась от рук.