Семья Рубанюк

Алла вошла в сад легкой, быстрой походкой. Она уже успела выкупаться в речушке. Защитная гимнастерка, тщательно вычищенная, плотно облегала ее высокую грудь, сильные плечи.

Заметив, что подполковник сидит с расстегнутым воротом, без ремней, она чуть приподняла брови:

— Извините. Немножко не вовремя. Ну, да я на минутку… по приказанию командира санроты…

Алла остановилась перед Рубанюком.

— Мы ничего не можем поделать с Бабкиным, товарищ подполковник, — сказала она, сердито поблескивая глазами.

— Что такое?

— Он ни с чем не считается. Сегодня самовольно ушел из санроты.

— Ушел? Он же серьезно ранен!

— Ходить может, поэтому ничего признавать не желает. Только перевязала его, он встал и пошел. «До свиданья, говорит, сестрица. Лечите других, какие нежные». Я ему вслед: «Вернитесь, товарищ Бабкин!» — а он на меня еще накричал.

— Накричал? Плохо.

— Грубиян. Но главное, ему надо лежать не меньше двух недель.

Губы Рубанюка тронула улыбка, глаза хитро сощурились.

— Значит, ходить может, раз ускользнул от вас?

— Ему нельзя ходить.

— Хорошо, я разберусь. Если надо, вернем его вам.

Рубанюк опустил палец в ведро и вытер его платком.

— У вас вода стынет, — сказала Алла, тоже опустив палец в ведро. — Вы голову мыть будете? Давайте полью.

Не ожидая ответа, она расстегнула рукава, засучила их и взялась за кружку.

— Зачем же вам? — спросил Рубанюк. — Сейчас Атамась придет.

— Да вы не стесняйтесь, сбрасывайте гимнастерку. Сорочку тоже скиньте. Господи, какая она у вас… белоснежная! Сегодня же постираю.

Алла проворно намылила Рубанюку голову…

— А ну, полей-ка, милок, — приказала она Атамасю, пришедшему из хаты и молча взирающему на ее старания.

«Не нравятся мне эти ухаживания, — думал тем временем Рубанюк, зажмурив глаза от мыльной пены. — Бойцы еще что-нибудь подумают».

Но когда после мытья Атамась доложил, что готов завтрак, пришлось пригласить и Аллу.

— Оставайтесь с нами завтракать, Татаринцева, — сказал Рубанюк. — У нас вареники с творогом.

— С вишнями, — поправил Атамась. — И яичница с салом.

— Это я люблю, — простодушно призналась Алла.

К завтраку пришел и капитан Каладзе. Он перед этим побывал в батальонах, которые рыли за селом окопы, и проголодался.

— Что-то спокойно сегодня, — сказал Рубанюк. — Даже самолетов не слышно.

— Так сьогодни ж воскресенье, — напомнил Атамась. — По праздникам они не летают.

Стол, вынесенный в сад и накрытый свежей скатертью, был уставлен мисками с едой. Когда Рубанюк, чисто выбритый, посвежевший, собирался сесть за стол, Атамась выставил бутылку коньяку.

— Это откуда? — удивился Рубанюк.

— Молочко от скаженой коровки, — с довольным выражением лица ответил Атамась. — Забулы? То ж трофейный, що хлопци вам прынеслы.

Каладзе расстегнул ворот гимнастерки. Выпив, он с упоением рассказывал о своем родном Тбилиси. Потом на полуслове осекся.

— Разрешите идти, товарищ подполковник? Хочу позицию боевого охранения посмотреть.

— Хорошо, идите.

Алла, выпившая крепкого, ароматного напитка, попыталась встать, но, сделав первый шаг, опустилась на скамейку и засмеялась:

— У меня голова кружится… Вы не будете сердиться, Остап Иванович?.. Фу-у… все перепуталось… Иван Остапыч.

— Больше не пейте, Татаринцева.

Она ничего не ответила, только рассмеялась, закинув голову. Рубанюк скользнул взглядом по ее лицу, задержался на кокетливой родинке у блестевшей от жира верхней губы и с досадой подумал: «О Татаринцеве ни разу и не вспомнила».

— Идите отдыхайте, — сказал он. — Такой спокойный день едва ли еще будет.

Рубанюк поехал во второй батальон. Он прибыл туда как раз в тот момент, когда комбату Яскину докладывали о появлении на большаке, за табачными колхозными посадками, вражеской разведки.

XIX

Войска оккупантов двигались по равнинам правобережной Украины все дальше на восток.

Иван Остапович Рубанюк, оставаясь один, подолгу просиживал над картой Винницкой и Киевской областей, с тягостным чувством разглядывая все новые населенные пункты, загаченные фашистами. Советские войска дрались самоотверженно, выдерживая еще невиданное в истории войн напряжение. Но группы генерал-фельдмаршала Клейста, дивизии 11-й и 17-й немецких армий, посаженные на автомашины, тягачи, вездеходы, мотоциклы, упорно пробивались к Днепру.

Впрочем, ожидаемого оперативного успеха исход сражения под Винницей гитлеровцам не дал. Хотя город и был ими захвачен, группе Шведлера, которая пыталась с севера замкнуть левую «клешню» клещей, этого сделать не удалось. Советские части в полном порядке, под прикрытием сильных арьергардов, отошли на северо-восток.

Рубанюк знал, что не удалось и 49-му горно-стрелковому корпусу с ходу захватить мост через реку Буг в районе Брацлава. Здесь неоднократно атаки противника натыкались на стойкое сопротивление красноармейцев, засевших в домах и кустарнике на северной окраине Брацлава.

Быстроподвижная бригада гитлеровцев, ворвавшаяся в Липовец, попала под такой ураганный артиллерийский огонь, что в панике, оправдывая свое название, бежала обратно до Счастлива, понеся огромные потери.