Семья Тибо.Том 1

Сидя в одиночестве, не способная ничем заняться, Жиз, вся во власти навязчивой идеи, дошла до состояния такого нервного возбуждения, что часа в четыре, когда тётка ещё не вернулась с вечерней молитвы, схватила пальто и одним духом спустилась на первый этаж, где Леон провёл её в комнату Жака.

Жак читал газету, придвинув стул к амбразуре окна.

Его силуэт чётко вырисовывался против света на фоне синеватого стекла, и Жиз поразила ширина его плеч; не видя Жака, она как-то забывала, что он стал мужчиной, и представляла его подростком с детскими чертами лица, таким, какой три года назад прижал её к себе под липами Мезона.

С первого же взгляда, даже не разобравшись в своём впечатлении, Жиз заметила, что Жак как-то боком притулился на складном стульчике и что в комнате ужасный беспорядок (на полу открытый чемодан, шляпа нацеплена на стенные часы, а часы не ходят, письменным столом явно не пользуются, перед книжным шкафом — пара ботинок), словом, всё свидетельствовало о том, что здесь лишь временный бивуак, случайный приют, к которому нечего и привыкать.

Жак поднялся и шагнул ей навстречу. И когда её голубой лаской коснулся его взгляд, где читалось лишь изумление, Жиз до того смутилась, что не могла вымолвить ни одной из придуманных фраз, долженствовавших оправдать её появление здесь; в голове у неё осталось лишь самое важное: неодолимое желание выяснить всё до конца. Поэтому, пренебрегши всякими уловками, она, бледная и отважная, остановилась посреди комнаты и сказала:

— Жак, нам необходимо поговорить.

Она успела заметить в его глазах, только что так ласково приветствовавших её, короткую и жёсткую вспышку, тут же притушенную движением ресниц.

Жак рассмеялся несколько искусственно:

— Боже, до чего серьёзна!

Она похолодела, услышав это ироническое восклицание. Однако улыбнулась: трепетная улыбка, закончившаяся страдальческой гримаской; на глазах её выступили слёзы. Она отвернулась, сделала несколько шагов и села на раскладной диван, но, так как надо было вытереть слёзы, уже катившиеся по щекам, она проговорила с упрёком, хотя сама считала, что говорит почти весело:

— Вот видишь, ты уже довёл меня до слёз… Глупо как…

Жак чувствовал, что в нём закипает глухая ненависть. Уж таков он был: с самого раннего детства носил этот гнев в себе, в потаённых своих глубинах, — так вот, думал он, и земля носит в своих недрах расплавленную магму, — и эта глухая ярость, эта злоба прорывалась порой наружу потоком раскалённой лавы, которую ничто не могло удержать.

— Ну ладно, говори тогда! — крикнул он враждебно и с досадой. — Я тоже предпочитаю покончить со всем этим!

Меньше всего Жиз ждала грубой вспышки, и на вопрос, который она задала, уже был дан ответ этим бешеным взрывом, ответ столь красноречивый, что она опёрлась о спинку дивана, приоткрыв побледневшие губы, словно Жак и впрямь её ударил. Она протянула руку, — это и была вся её защита, — и прошептала: «Жако», — таким раздирающим голосом, что Жака всего перевернуло.

Ошеломлённый, забыв всё на свете, он сразу перешёл от воинствующей неприязни к самой непроизвольной, к самой иллюзорной нежности: он бросился на диван, сел рядом с Жиз и привлёк её, рыдающую, к себе на грудь. Он бормотал:

— Бедняжка ты моя… Бедняжка ты моя…

Лицо Жиз было так близко, что он видел атласную матовость её кожи, видел вокруг глаз прозрачную и тёмную синеву, придававшую её влажным, вскинутым на него глазам выражение грусти и ласки. Но тут же к нему вернулась способность мыслить трезво, вернулась полностью, даже, пожалуй, обострившись, и пока он сидел, склоняясь к ней, касаясь ноздрями её волос, он отметил про себя, будто речь шла о другом человеке, что это чисто физическое влечение весьма сомнительного свойства. Стоп! Уж он вступил однажды на скользкий путь жалости, и тогда пришлось ради спасения обоих остановиться вовремя — и бежать. (Впрочем, раз он может в такую минуту рассуждать, взвешивать все эти неопасные опасности, которым они подвергались, — не доказывает ли это посредственность его увлечения? Разве не было это мерилом того ничтожного самообмана, жертвами которого они чуть не стали?)

И тут же, одержав над собой, впрочем, не слишком блистательную победу, он отказал себе в сладости поцелуя, хотя губы его уже касались её виска; он ограничился тем, что нежно прижал Жиз к плечу и стал ласково гладить кончиками пальцев смуглую атласную щёку, ещё мокрую от слёз.

Приникнув к Жаку, Жиз, чувствуя, как неистово бьётся её сердце, подставляла под эти ласкающие прикосновения щёку, шею, затылок. Она не шевелилась, но готова была соскользнуть к ногам Жака, обнять его колени.