Семья Тибо, том 1

Жак сидел, полуоблокотившись на столик, и молчал. В иные минуты лицо у него становилось каким-то тупым: полуоткрытый рот, тусклые глаза, бессмысленный взгляд, недовольный и сонный. Слушая рассказ друга, он наблюдал за этой парой — за Нивольским и Поль, еще совсем молоденькой. Она держала в руке губную помаду; вот она округлила рот, приложила к нему алый карандаш, стала обводить губы мелкими резкими мазками, словно пробуравливала отверстие; художник смотрел на молодую женщину, вертя на пальце ее сумочку. По всему было видно, что у них чисто приятельские отношения — ресторанное знакомство, однако она то и дело притрагивалась к его рукам, к колену, поправляла ему галстук; вот он наклонился к ней, о чем-то рассказывает, и она шутливо отталкивает его, прижимает к его лицу ладошкой вниз свою узенькую бледную руку… Жак был в смятении.

Неподалеку от нее в одиночестве сидела, свернувшись в клубок, на диване темноволосая женщина, она зябко куталась в черную атласную пелерину и пожирала глазами Поль, которая, быть может, этого и не замечала.

Жак переводил свой тяжелый взгляд с одного лица на другое. Наблюдал ли он, фантазировал ли? Стоило ему посмотреть на кого-нибудь, и он тотчас же приписывал этому человеку сложные душевные переживания. Впрочем, он и не пытался анализировать то, что, как ему казалось, угадывал; да и не мог бы выразить словами все, что постигал как бы наитием, — зрелище увлекло его, и он неспособен был раздвоиться и хладнокровно осмыслять что бы то ни было. Но такое общение с людьми — воображаемое или действительное — доставляло ему неизъяснимое наслаждение.

— А это что за дылда? Вот она говорит что-то буфетчику, — спросил он.

— В голубом переливчатом платье с ожерельем до колен?

— Да. Вид у нее суровый!

— Это Мария-Жозефа. Недурна. Имя под стать императрице. Презабавная история у ее жемчужного ожерелья. Ты слушаешь меня? — говорил, улыбаясь, Даниэль. — Она была любовницей Рейвиля, сына парфюмерного фабриканта. Ну, а законная супруга Рейвиля изменяла ему с Жоссом — банкиром. Да ты слушаешь?

— Еще как слушаю!

— Вид у тебя сонный… Однажды Жоссу, а он здорово богат, вздумалось подарить своей любовнице, госпоже Рейвиль, жемчуга. Но как быть, чтобы не навести на подозрение Рейвиля? Так вот, Жосс, слава богу, не ребенок: затеял лотерею в пользу раскаявшихся девиц легкого поведения, всучил Рейвилю-мужу десять билетов по двадцать су и все так подстроил, что тот выиграл ожерелье, предназначенное его жене. Вот тут-то все и осложняется: Рейвиль пишет Жоссу благодарственное письмо, но в постскриптуме просит ни словом не обмолвиться госпоже Рейвиль о лотерее, ибо только что отослал ожерелье своей любовнице Марии-Жозефе. Постой, самое интересное под конец… Жосс в ярости, в голове у него засела одна мысль, — вновь завладеть колье или, по крайней мере, овладеть женщиной, которая его носит. Спустя три месяца он бросил госпожу Рейвиль, оттягал Марию-Жозефу у своего приятеля Рейвиля — иначе говоря променял его жену без жемчугов на любовницу с ожерельем. И доблестный Рейвиль, вчистую запамятав, что колье обошлось ему в десять монет по двадцать су, вопит направо и налево о неслыханной подлости куртизанок!.. А, здравствуйте, Верф, — произнес он, пожимая руку красивому молодому человеку — он только что вошел, и его уже окликали с другого конца зала: "Абрикос"!

— Вы ведь знакомы? — спросил он Жака, который нехотя протянул руку Верфу. — Здравствуйте, красавица, — сказал Даниэль, наклоняясь и целуя руку Поль, проходившей мимо, — Поль, худосочной приятельнице русского художника. — Разрешите вам представить моего друга Жака Тибо.

Жак поднялся.

Молодая женщина скользнула по его лицу каким-то истомленным взглядом, потом более внимательно посмотрела на Даниэля, казалось, она хотела что-то сказать, но промолчала и прошла мимо.

— Часто здесь бываешь? — спросил Жак.

— Нет. Впрочем, да. Несколько раз в неделю. Привычка. А ведь обычно мне быстро приедаются и одни и те же места, и одни и те же люди; люблю ощущать течение жизни…

"Я принят", — вдруг подумал Жак. Он глубоко вздохнул. И тут его осенила одна мысль:

— Не знаешь, когда закрывается телеграф в Мезон-Лаффите?

— Уже закрыт. Но если ты сегодня вечером пошлешь телеграмму, твой отец получит ее завтра спозаранок.

Жак знаком подозвал грума.

— Принесите бумагу и чернила.

И он стал писать своим неразборчивым почерком с лихорадочной поспешностью, и запоздалое это стремление сообщить о своем успехе было так ему свойственно, что Даниэль, склонившись через его плечо, улыбнулся. Но он тотчас же отступил, он был удивлен. Но еще больше он был раздосадован тем, что невольно допустил бестактность; вот что он прочел вместо адреса г-на Тибо: "Мезон-Лаффит, Лесная дорога, госпоже де Фонтанен".

Все с любопытством подались вперед, когда появилась пожилая дама, постоянная посетительница здешних мест, в сопровождении прехорошенькой брюнетки, которая держалась без всякой робости, но несколько натянуто, а это говорило о том, что пришла она сюда впервые.

— Эге, что-то свеженькое, — вполголоса заметил Даниэль.