Семья Тибо, том 1

Часом позже он сел в поезд и поехал в Париж.

В десять часов утра он вышел из вокзала Сен-Лазар, окунулся в ласковые лучи сентябрьского солнца, испытывая какое-то радостное головокружение. Он направился к банку, потоптался у окошечка, потом расписался в получении денег и, положив банкноты в бумажник, вскочил в ждавшее такси с таким чувством, будто на этот раз он навсегда выбрался из мрака, в котором пребывал последние недели, воскрес к жизни.

Колеся по Парижу от консьержа к консьержу, он, даже не успев позавтракать, предпринял ряд сложных и вначале бесплодных попыток, которые около двух часов пополудни привели его к некой Барбен, именовавшейся также мадам Жюжю. Дома он ее не застал. Но горничная, молоденькая и болтливая, заявила, что она хорошо знает мадемуазель Ле Га, а иначе говоря мадемуазель Ринетту.

— Но только в гостинице, где она снимает комнату, мадемуазель бывает не иначе как по средам, в свободный день, — пояснила она.

Жером покраснел, но зато все для него сразу прояснилось.

— Ясно, мне это известно, — произнес он с усмешкой человека осведомленного. — Вот поэтому-то мне и нужен ее второй адрес.

Они посмотрели друг на друга, как два товарища. "А ведь она недурна", мелькнуло в голове у Жерома. Но тут же он решил думать только о Крикри.

— Это на Стокгольмской улице, — улыбаясь, сказала девушка.

Жером отправился туда. Выйдя из такси, он быстро нашел нужный ему дом. И какая-то неотвязная мягкая грусть, — он еще не признался себе в ней, но ему уже приходилось с нею бороться, — вытеснила все другие чувства, волновавшие его с самого утра.

Когда он вошел и яркий дневной свет сменился искусственным сумраком, стало еще тоскливее. Его проведи в "японскую" комнату, в которой от Японии был только дешевый веер, приколотый на стене над изголовьем кровати; он стоял, держа шляпу в руке, в какой-то развязной позе и со всех сторон видел свое отражение в безжалостных зеркалах; тогда он присел на краешек дивана. Наконец дверь с шумом распахнулась, появилась девушка в сиренево-розовой тунике и сразу остановилась как вкопанная.

— Ой… — воскликнула она.

И он подумал, что девушка ошиблась комнатой. Но она невнятно выговорила, отступая к двери, которую машинально захлопнула, войдя в комнату:

— Это вы?

Он все еще не узнавал ее.

— Ты ли это, Крикри?

Не сводя глаз с Жерома, словно ожидая, что он вот-вот выхватит из кармана оружие, Ринетта протянула руку к кровати, сорвала покрывало и завернулась в него.

— В чем дело. Кто вас послал ко мне? — спросила она.

Напрасно он искал на красивом, немного одутловатом лице этой накрашенной, коротко остриженной девушки детские черты Крикри; даже свежий крестьянский голос стал уже совсем иным.

— Что вам от меня надо? — повторила она.

— Захотелось повидаться с тобой, Крикри.

Он говорил мягко. Она неправильно поняла его и с минуту колебалась; потом отвела от него взгляд и, очевидно, примирилась с обстоятельствами.

— Дело ваше, — ответила она.

И, не снимая покрывала, в которое завернулась, но слегка приоткрыв грудь и руки, она подошла к дивану и села.

— Кто послал вас? — снова спросила она, опустив голову.

Он не понял вопроса. Стоя перед ней в замешательстве, он объяснил, что после долгого пребывания за границей вернулся во Францию и вот нашел ее письмо.

— Мое письмо? — переспросила она, подняв ресницы.

Он узнал блеск ее серо-зеленых глаз, по-прежнему таких ясных. Протянул ей конверт, она взяла его, как-то оторопев, и стала рассматривать.

— Правильно! — проговорила она, бросив на Жерома недобрый взгляд. Подержав письмо в руке, она покачала головой и продолжала: — Ловко! Даже не ответили мне.

— Да ведь я только сегодня утром распечатал твое письмо, Крикри!

— Все равно, могли бы мне ответить, — стояла она на своем, упрямо тряся головой.

Он терпеливо повторил.

— Да нет же, я ведь сразу к тебе приехал. — И не дожидаясь ответа, спросил: — Скажи, а что с ребенком?

Она сжала губы, проглотила слюну, хотела что-то сказать, но промолчала, и глаза ее наполнились слезами.

— Умер он, — наконец произнесла она. — Родился раньше времени.

У Жерома вырвался вздох, очень похожий на вздох облегчения. Слов он не находил и стоял под неумолимым взглядом Ринетты, пристыженный, уязвленный.

— И подумать, что это вы во всем виноваты, — заметила она, и голос ее был не таким жестким, как взгляд, — ведь вы хорошо знали, что шлюхой я не была. Два раза поверила всем вашим посулам. Два раза все бросала ради вас… Как же я ревела, когда вы ушли во второй раз!

Она все смотрела на него снизу вверх, подняв плечи, чуть перекосив губы; глаза ее блестели сквозь слезы и, казалось, стали еще зеленее. А он, и возбужденный и подавленный, не зная, как вести себя, принужденно улыбался. (Как похожа была эта немного кривая улыбка на улыбку Даниэля!)

Она осушила глаза, потом неожиданно спокойным голосом спросила:

— А как госпожа себя чувствует?