Семья Тибо, том 1

— Однако? — спросил с интересом Желявский.

— Однако? — повторила Цецилия.

— Ну… как вам сказать? В Берлине я имел возможность познакомиться с вашими социалистическими депутатами рейхстага, и у меня создалось впечатление, что их борьба против милитаризма остается в общем довольно платонической… Я говорю не о Либкнехте, конечно, а о других. Большая часть из них явно не стремится к тому, чтобы вырвать корень зла, чтобы открыто подорвать дух подчинения немецких масс военщине… У меня создалось впечатление, — как бы это сказать? — что, несмотря ни на что, они все до ужаса немцы… Убежденные в исторической миссии пролетариата, само собой разумеется, но убежденные прежде всего в исторической миссии немецкого пролетариата. И они не заходят так далеко в своем интернационализме и антимилитаризме, как мы, во Франции.

— Конечно, — сказала Цецилия, и веки ее на мгновение опустились, скрывая взгляд.

— Конечно, — повторил Прецель тоном вызывающего превосходства.

Желявский поспешил вмешаться.

— Ваши буржуазные демократии, — заметил он, лукаво улыбаясь, — терпят социалистов в своих парламентах именно потому, что они прекрасно знают, что социалист в правительстве никогда не бывает по-настоящему опасным социалистом…

Митгерг, Харьковский и папаша Буассони на другом конце комнаты встали и подошли к говорившим.

Прецель и Цецилия пожали им руки.

Желявский тихо покачивал головой, по-прежнему улыбаясь.

— Знаешь ли, что я думаю? — сказал он, повернувшись на этот раз к Жаку. — Я думаю, что для порабощения масс ваши демократические режимы — ну, все ваши республики и парламентские монархии — это орудия, быть может, столь же ужасные и еще более коварные, чем наш постыдный царизм…

— Поэтому, — резко заявил Митгерг, который все слышал, — прав был Пилот, когда однажды вечером сказал: "Борьба против демократии всеми средствами, вплоть до кровопролития — вот первостепенная задача революционного действия!"

— Простите, — возразил Жак. — Прежде всего Пилот имел в виду только Россию, русскую революцию; и говорил он, что русская революция должна была не начинать с буржуазной демократии, а сразу стать пролетарской… А потом, не будем преувеличивать: можно все-таки с пользой работать и в рамках демократического строя… Например, Жорес… Все, что социалисты уже завоевали во Франции и еще более в Германии…

— Нет, — сказал Митгерг, — революция или эмансипация в рамках демократического строя — это две разные вещи! Во Франции вожди стали наполовину буржуа. Они утратили чистоту революционного духа!

— Послушаем немножко, что говорят рядом, — прервал Буассони, лукаво подмигивая в сторону открытой двери.

— Мейнестрель там? — спросил Прецель.

— Разве ты не слышишь его? — сказал Митгерг.

Они замолчали и прислушались. Голос Мейнестреля звучал однообразно и четко.

Желявский взял Жака под руку.

— Пойдем, послушаем и мы тоже…

VII. Продолжение

Жак выбрал себе место рядом с Ванхеде, который, скрестив руки и полузакрыв глаза, стоял, прислонившись к пыльной полке, куда Монье складывал старые брошюры.

— А я, — говорил Траутенбах, немецкий еврей, светло-рыжий и курчавый, живший обычно в Берлине, но часто наезжавший в Женеву, — я не верю, что можно добиться толку легальными средствами! Это робкие методы, интеллигентские!

Он повернулся к Мейнестрелю, ожидая от него знака одобрения. Но Пилот, сидевший в центре группы рядом с Альфредой, раскачивался на стуле, устремив взгляд в пространство.

— Уточним! — сказал Ричардли, высокий человек с черными волосами, подстриженными ежиком. (Три года назад этот космополитический кружок объединился вокруг него, и до появления Мейнестреля он был душой группы. Впрочем, он сам стушевался перед авторитетом Пилота и теперь тактично и преданно играл при нем роль второй скрипки.) — Сколько стран, столько и решений вопроса… Можно допустить, чтобы в некоторых демократических странах, как, например, во Франции и в Англии, революционное движение пользовалось легальными методами… До поры до времени! — Говоря, он выдвигал вперед подбородок — острый и волевой. Его бритое лицо с белым лбом, обрамленным черными волосами, казалось на первый взгляд довольно приятным, однако его агатовым глазам недоставало мягкости, от уголков тонких губ тянулись черточки, как будто они были надсечены, а в голосе чувствовалась неприятная сухость.

— Трудность заключается в том, — заговорил Харьковский, — чтобы угадать, в какой момент следует перейти от легальных средств к насилию и восстанию.

Скада поднял свой горбатый нос.

— Когда давление пара слишком сильно, крышка сама собой слетает с самовара!

Раздался смех — жестокий смех, то, что Ванхеде называл "их каннибальским смехом".

— Браво, азиат! — закричал Кийёф.

— До тех пор, пока капиталистическая экономика располагает государственной властью, — заметил Буассони, проводя своим маленьким язычком по розовым губам, — борьба народа за демократические свободы не может содействовать развитию подлинной револю…

— Разумеется! — бросил Мейнестрель, даже не взглянув на старого педагога.

Наступило молчание.

Буассони хотел продолжить: