И вдруг Антуан в упор спросил себя:
«А что знал он обо мне? Еще меньше, чем я о нем! Ровно ничего не знал! Любой школьный товарищ, которого я не видел целых пятнадцать лет, и тот знает обо мне больше! Его ли это вина? А не моя ли? С этим просвещенным старцем, которого многие действительно выдающиеся люди считали благоразумным, опытным, прекрасным советчиком, я — его родной сын — советовался только для проформы и то сначала наводил справки на стороне и уже сам решал все заранее. Когда мы оставались с глазу на глаз, просто сидели друг против друга двое мужчин одной крови, одного корня, и двое этих мужчин — отец и сын — не находили общего языка, — не было между нами возможности словесного обмена: двое чужих».
«Все-таки нет, — спохватился он, шагая по кабинету. — Неправда. Мы не были друг для друга чужими. И вот что странно. Между нами существовала связь, и связь безусловная. Да, да, узы, идущие от отца к сыну и от сына к отцу, как ни смешно даже подумать об этом, особенно если вспомнить наши отношения, эта ни на что не похожая, единственная в своем роде связь. Она существовала, жила себе и жила в душе каждого из нас!
Именно поэтому я так сейчас взволнован; впервые со дня моего рождения я ощутил как очевидность, что под этим полным непониманием существовало что-то потайное, погребенное в недрах: возможность, даже редкая возможность, взаимного понимания! И теперь я чувствую, больше того, уверен, что вопреки всему, — хотя между нами даже намека ни на какую духовную близость не имелось, — вопреки всему никогда не было и никогда не будет на целом свете другого человека — даже Жак не в счет, — который, казалось, был создан так, чтобы мне было легко постигать самую глубину его сути, и особенно, чтобы разом проникать в глубины сути моей… Потому что он был мой отец, потому что я его сын».
Антуан незаметно дошел до двери кабинета.
«Пора спать», — подумал он.
Но прежде чем потушить свет, он оглянулся еще раз, чтобы обнять взглядом этот рабочий кабинет, опустевший теперь, как ячейка сотов.
«А сейчас уже слишком поздно, — подвел он итог своим размышлениям, — все кончено, навсегда кончено».
Из-под двери столовой пробивалась полоса света.
— Но вам уже пора уходить, господин Шаль, — крикнул Антуан, приоткрыв дверь.
Скорчившись между двух пачек извещений, Шаль надписывал конверты.
— A-а, это вы? Вот именно… Есть у вас свободная минуточка? — спросил он, не подымая головы.
Антуан решил, что дело идет об уточнении какого-нибудь адреса, и доверчиво шагнул вперед.
— Минуточка? — продолжал старичок, продолжая писать. — Что, что? Я хочу вам кое-что объяснить насчет капитальца, как я уже вам говорил.
И, не дожидаясь ответа, он отложил перо, ловко сманипулировал своими вставными челюстями и безмятежно взглянул на собеседника. Антуан был обезоружен.
— Значит, вы совсем не хотите спать, господин Шаль?
— Нет, нет! Сейчас мне помогают бодрствовать идеи… — Всем своим маленьким тельцем он потянулся к Антуану, стоявшему поодаль. — Пишу адреса, пишу… А тем временем, господин Антуан… (Он хитро улыбнулся, так улыбается добродушный фокусник, решивший открыть публике один из своих трюков.) А тем временем в голове мысли кружатся, кружатся без конца.
И прежде чем Антуан сумел найти подходящую отговорку, продолжал:
— Так вот, с этим маленьким капитальцем, о котором вы мне говорили, господин Антуан, я могу претворить в жизнь одну свою идею. Да, да, собственную свою идею. «Контора». В сущности, это название сокращенное. Контора. Можно, конечно, назвать «Дело». Лавка, наконец, да, да. На первых порах лавка. Магазин на бойкой улице, в каком-нибудь населенном пункте. Но лавка эта только так, внешняя сторона. А под ней идея.
Когда какая-нибудь мысль западала старику в голову, как, например, сейчас, говорил он отрывочными фразочками, задыхался, клонился то влево, то вправо, вытягивал руки и складывал ладони. Между фразами он делал короткие паузы, что позволяло ему подготовлять в уме следующую; казалось, и этим покачиванием из стороны в сторону, и подготовленными заранее словами, срывающимися с его губ, заведует одна и та же пружина; потом он снова замолкал, будто мог выделять из себя не больше полумысли зараз.
Антуан решил было, что, очевидно, мозги г-на Шаля сегодня еще больше набекрень, чем обычно: последние события, бессонные ночи…
— Латош об этом лучше рассказал бы, чем я, — бубнил свое старичок. — Уж сколько времени я его, Латоша, знаю, получил о его прошлом самые лучшие отзывы. Словом, элита. Сплошные идеи. Вроде меня. А вместе у нас возникла великая идея: эта самая знаменитая «Контора».
— Да не совсем.
— Так вот, в конечном счете мелкие изобретения. Мелкие практические изобретения!.. Всех скромных инженеров, которые изобрели какой-нибудь пустячок и не знают, куда с ним сунуться. Мы с Латошем будем централизовать все эти изобретения. Дадим объявления в местные газеты.
— А в какой, в сущности, местности?
Господин Шаль посмотрел на Антуана, словно бы и не понял его вопроса.