Семья Тибо. Том 2

— Здесь нет никакой заслуги с моей стороны… Больше всего мне помогло, как мне кажется, то, что мы с Жаком жили врозь. Его смерть не изменила ни хода моей повседневной жизни, ни моих привычек… По крайней мере, сначала мне это помогало… А потом появился маленький. Еще задолго до его рождения то, что он существует, стало мне огромной поддержкой. В моей жизни появилась цель: воспитать ребенка, которого Жак мне оставил. — Она снова помолчала. Затем заговорила: — Трудная это задача… Этим маленьким существом так непросто руководить! Иногда мне прямо страшно. — Женни взглянула на Антуана испытующе, почти подозрительно. — Даниэль, конечно, говорил вам о нем?

— О Жак-Поле? Да ничего особенного.

Он сразу же почувствовал, что брат и сестра расходятся в оценке характера ребенка, и это вызывает между ними рознь.

— Даниэль уверен, что Жан-Полю доставляет удовольствие не слушаться. Это несправедливо. И к тому же неверно. Во всяком случае, все куда более сложно… Я долго над этим думала. Правда, мальчик как-то инстинктивно склонен всему говорить «нет». Но тут не злая воля — тут потребность противопоставить себя другим. Нечто вроде потребности доказать самому себе, что он существует… И эта потребность — проявление внутренней несокрушимой силы столь очевидное, что нельзя даже сердиться… Это говорит его инстинкт, подобный инстинкту самосохранения! Я по большей части даже не решаюсь его наказывать.

Антуан слушал ее с живым интересом и жестом попросил продолжать.

— Вы меня понимаете? — сказала Женни, спокойно и доверчиво улыбаясь. — Вы привыкли к детям, и вас это, возможно, не удивляет… Я же часто становлюсь в тупик перед его строптивым нравом. Да, порой, когда он меня не слушается, я смотрю на него даже в каком-то оцепенении, с каким-то робким изумлением, более того, почти с восхищением — так же, как я наблюдаю за ним, как он растет, развлекается, начинает понимать. Если он в саду один и упадет — он заплачет; если ушибется при нас — заплачет только в крайности… Без всякой видимой причины он отказывается от конфеты, которую я ему предлагаю; но проберется потихоньку в комнату и утащит всю коробку; нет, не из желания полакомиться — он даже не пытается ее открыть, — или засунет под валик кресла, или зароет в куче песку. Зачем? Просто, я думаю, из желания проявить свою независимость… Если я его браню, он молчит; все его маленькое тельце напрягается от возмущения;

цвет глаз меняется, и он смотрит на меня так сурово, что я не смею продолжать. Непоколебимым взглядом… Но одновременно взглядом чистым, отрешенным. Взглядом, который мне импонирует!.. Так смотрел, без сомнения, Жак, когда был ребенком.

Антуан улыбнулся:

— А быть может, и вы, Женни?

Она жестом отмела эту мысль и продолжала:

— Должна сказать, что, если он и противится всякому принуждению, зато повинуется малейшей ласке… Когда он надуется, стоит мне взять его на руки, и все проходит! Он прячет лицо у меня на плече, целует, смеется: как будто что-то жесткое, что есть у него на душе, размягчилось и растаяло. Как будто он вдруг избавился от своего демона!

— А Жиз он, должно быть, совсем не слушается?

— Ну, там совсем другое дело, — произнесла Женни с внезапной холодностью. — Тетя Жиз — это его страсть: когда она с ним, ничего больше не существует.

— И она умеет обуздывать его?

— Еще меньше, чем я или Даниэль. Он часу без Жиз не может обойтись, но только потому, что хочет подчинять ее всем своим капризам! И услуг он требует от нее таких, каких ни за что, из одной только гордости, не примет ни у кого другого: например, расстегнуть штанишки или достать какую-нибудь вещь, до которой он сам не может дотянуться. И если меня при этом нет, ни за что не скажет ей спасибо. Надо только посмотреть, с каким видом он ею командует! Будто… — Она замолкла, потом продолжала: — Может, то, что я скажу, нехорошо по отношению к Жиз, но мне кажется, я права: Жан-Поль чувствует в ней прирожденную рабыню.

Заинтересованный этими словами, Антуан вопросительно взглянул на Женни. Но она избегала его взгляда; и так как в эту минуту зазвучал колокольчик, сзывающий к завтраку, оба поднялись.

Они подошли к дверям. Казалось, Женни хочет еще что-то сказать Антуану. Она взялась было за ручку двери, потом отпустила ее.

— Я так благодарна вам, — прошептала она. — С самого возвращения из Швейцарии я ни разу ни с кем не могла поговорить о Жаке…

— Почему же вам не поговорить с Жиз? — решился спросить Антуан, вспоминая признания и жалобы девушки.

Женни стояла, опустив глаза, опершись плечом о косяк двери, и, казалось, не слыхала его вопроса.

— С Жиз? — повторила она наконец, будто звуки его голоса дошли до нее не сразу.

— Жиз единственная, кто мог бы вас понять. Она любила Жака. И она тоже очень страдает.

Не поднимая век, Женни отрицательно покачала головой. Видимо, ей хотелось избежать объяснений. Потом она взглянула прямо в лицо Антуана и произнесла с неожиданной резкостью: