Семья Тибо. Том 2

Дверь в кабинет г-на Тибо была закрыта. На пришпиленной кнопками картонке Антуан прочитал «Канцелярия». Он вошел. И сначала никого не увидел. В комнате все осталось по-прежнему: большой дубовый стол, кресло, книжные шкафы торжественно красовались на своих привычных местах. Но кабинет был перегорожен ширмами. Когда хлопнула дверь, стрекот пишущей машинки затих, и голова юноши выглянула из-за ширмы. Разглядев вошедшего, юноша радостно воскликнул:

— Господин доктор!

Антуан недоуменно улыбнулся. Говоря по правде, он не сразу узнал юношу, который бросился ему навстречу; но сообразил, что это, должно быть, Лулу, младший из двух сирот с улицы Вернейль, мальчик, которому он когда-то, очень давно, вскрыл нарыв на руке. (Уезжая в начале войны из Парижа, Антуан поручил обоих ребят Клотильде и Адриенне. Он смутно припоминал, что г-жа де Фонтанен, как ему сообщили, устроила мальчика в госпитале.)

— Как ты вырос! — сказал Антуан. — Сколько же тебе лет?

— Призыва двадцатого года, господин доктор.

— А что ты здесь делаешь?

— Сначала работал письмоносцем, а теперь веду переписку.

— А брат?

— В Шампани… Был ранен, — вам писали, да? В руку. В апреле семнадцатого года под Фимом. Его призвали в шестнадцатом году… Ему оторвало два пальца… К счастью, на левой руке.

— И он вернулся на фронт?

— Ну, этот умеет выкручиваться! Пристроился к метеорологической службе. И теперь может быть спокоен. — Лулу посмотрел на Антуана с любопытством и жалостью и пробормотал: — А вы… Это газ, да?

— Да, — ответил Антуан.

Он устало опустился в низенькое кресло с золочеными гвоздиками, обитое гранатовым плюшем, которое напомнило ему детство.

— Такая пакость эти газы, — заявил Лулу серьезно, как взрослый. — По-моему, это просто нечестно… не по правилам…

— Госпожа де Фонтанен у себя? — перебил его Антуан.

— Она наверху… Я ей сейчас скажу… Мы ждем новую партию раненых; приходится ставить койки всюду.

Антуан остался один. Один на один со своим отцом. Властный дух г-на Тибо обитал еще в этой комнате. Он исходил от каждой вещи, даже от самого их расположения, раз и навсегда установленного: от чернильницы с серебряной крышечкой, от лампы на письменном столе, от вытиралки для перьев, от барометра на стене. Дух столь неистребимый, что перестановка мебели или новые ширмы, поставленные поперек комнаты, не могли вытравить его: он упрямо витал здесь, в этом доме, который в течение полувека наполнял своим всеподавляющим господством старый Тибо. Стоило Антуану взглянуть на дверь, выкрашенную под дуб, и сразу же он слышал, как под рукой отца она хлопала с каким-то особенным незабываемым звуком: яростно и вместе с тем сдержанно и осторожно. Стоило ему взглянуть на протоптанный посредине ковер, и сразу же вспоминался отец в визитке с развевающимися фалдами: вот он грузно шагает от книжных шкафов к камину и обратно, заложив за спину большие узловатые руки и полузакрыв глаза. И достаточно было взглянуть на копию с картины Бонна «Христос» и на кресло под ней, теперь никем не занятое, с вытесненными на коже инициалами, как он сразу ощущал присутствие г-на Тибо: вот он тяжело усаживается в любимое кресло, сутулится и, задрав вверх бородку, обращается к назойливому посетителю; вот он, прежде чем заговорить, снимает пенсне и кладет его в жилетный карман четким и сосредоточенным жестом, напоминающим крестное знамение.

Антуан услышал скрип открывающейся двери и поднялся с места. В комнату вошла г-жа де Фонтанен.

На ней был больничный халат, как на всех санитарках, но волосы, совсем седые, она не повязала косынкой. Лицо поражало бледностью и худобой. «Как у сердечников… — машинально подумал Антуан. — Ей недолго жить».

Госпожа де Фонтанен протянула гостю обе руки, усадила его и уселась сама по другую сторону стола, на кресле с вензелями. Очевидно, это было излюбленное место «гугенотки». («Если бы покойный г-н Тибо вернулся…»)

Она сразу же заговорила о здоровье Антуана. За несколько минут ожидания он немного отдышался и улыбнулся ей в ответ.

— Как видите, чудом все-таки уцелел. К счастью, организм у меня крепкий.

В свою очередь, он спросил ее о госпитале, о ее теперешней жизни. Она сразу воодушевилась: