Семья Тибо. Том 2

— Мы тогда верили, что человечество созрело, что оно идет к новой эпохе, где мудрость, чувство меры, терпимость будут наконец править миром… Где разум и дух наконец-то станут маяками человеческого общества. Кто знает, не покажемся ли мы будущим историкам просто наивными людьми, невеждами, которые строили трогательные иллюзии насчет человека и его пригодности к цивилизации? Быть может, мы проглядели какие-то основные свойства человека? Быть может, к примеру, инстинкт разрушения, потребность время от времени стирать к черту с лица земли все то, что мы сами с таким мучительным трудом возвели, — быть может, это и есть один из важнейших законов, который ограничивает созидательные возможности человеческой природы? Один из тех таинственных и обманчивых законов, которые мудрец должен понять и принять?.. Видите, как мы уже далеко от предсказаний вашего Халифа!.. — закончил он с насмешливой ухмылкой. И так как Антуан снова закашлялся, спросил: — Может быть, выпьете что-нибудь? Глоток воды? Кодеину? Нет?

Антуан отрицательно махнул рукой. Минуты через две-три (Филип в это время молча шагал по комнате) он почувствовал себя лучше. Он выпрямился, отер слезы, катившиеся по щекам, и попытался улыбнуться. Щеки у него ввалились, лицо побагровело, на лбу проступил пот.

— Мне пора… Патрон… — пробормотал он; горло жгло, как огнем. — Простите, — он снова улыбнулся, с усилием выпрямился и встал. — Все-таки я в скверном состоянии, сознайтесь!

Филип, казалось, не расслышал его слов.

— Много говорят, — произнес он, — много пророчествуют… Я вот смеюсь над вашим Халифом

, а сам поступаю точно так же! Все это нелепо. Все, что мы видели за эти четыре года, — все нелепо. И все, о чем мы пророчествуем, исходя из этих нелепостей, — тоже нелепо. Можно критиковать, да. Можно даже осуждать то, что происходит, — вот это не нелепо. Но предсказывать то, что произойдет!.. Видите ли, голубчик, всегда возвращаешься к исходной позиции, единственно правильной, я сказал бы, научной позиции… Впрочем, будем скромнее, — единственная разумная позиция, единственная, которая не подведет, это поиски ошибок, а не поиски истины… Распознать то, что ложно, хоть и трудно, но мыслимо иной раз. Вот и все, буквально все, что мы можем делать!.. А все прочее — пустые разглагольствования!

Филип заметил, что Антуан поднялся и слушает его рассеянно. Он тоже встал.

— Когда мы увидимся с вами? Когда вы уезжаете?

— Завтра, в восемь утра.

Филип неприметно вздрогнул. Он подождал немного, боясь, что голос выдаст его.

— А-а!

И пошел за Антуаном в переднюю.

Он смотрел на согнутую спину Антуана, на его худую, с выступающими жилами шею, которую слишком свободно облегал воротник мундира. Он боялся, что выдаст себя, боялся своего молчания, боялся своих мыслей. И быстро заговорил:

— По крайней мере, вы хоть довольны этой клиникой? Хорошие ли там врачи? Может быть, вам лучше переменить клинику?

— Зимой там великолепно, — ответил Антуан, направляясь к дверям. — Но вот тамошнего лета я боюсь. Даже хочу поехать куда-нибудь еще… Хорошо бы — в деревню… Подышать чистым воздухом; только не в сырое место. Может быть, сосновый лес… Аркашон? Нет, слишком жарко. Тогда куда же? На курорт в Пиренеи? В Котре? Люшон?

Он вошел в переднюю и поднял уже руку, чтобы взять с вешалки свое кепи, но прежде чем спросить: «А как ваше мнение, Патрон?» — он обернулся. И вот на этом лице, на котором за десять лет совместной работы он научился подмечать каждое выражение, в маленьких серых глазах, мигающих за стеклом пенсне, он прочел невольное признание: острую жалость. Это было как приговор. «К чему?» — говорило это лицо, этот взгляд. — При чем здесь лето? Тут ли, там ли… Тебе ничто не поможет, ты погиб!»

«Господи, — подумал Антуан, сраженный грубостью удара. — Ведь я, я тоже это знал… Погиб».

— Да… Котре… — быстро пролепетал Филип. Он овладел собой. — А почему бы не Турень, друг мой? Турень… или Анжу…

Антуан упорно глядел на паркет. Он не смел встретиться глазами с Патроном… Как фальшиво звучал его голос! И как это было больно!..

Дрожащей рукой Антуан надел кепи и пошел к выходной двери, не подымая головы. Ему хотелось одного — поскорее уйти отсюда, остаться одному, наедине со своим ужасом.

— Турень… или Анжу… — повторял бессмысленно Филип. — Я наведу справки… Я вам напишу…

Не поднимая глаз, низко надвинув на лоб козырек кепи, который скрывал исказившиеся черты лица, Антуан машинальным жестом протянул Филипу руку. Филип схватил ее обеими руками, губы его произвели какой-то чмокающий звук… Антуан вырвал руку, открыл дверь и выбежал на лестницу.

— Да… А почему бы не Анжу?.. — бормотал Филип, перегибаясь через перила.

XIV

Над городом нависал мрак. Только кое-где затемненные фонари отбрасывали на тротуар голубоватые круги света. Мало прохожих. Редкие автомобили осторожно скользили по улицам, предупреждая о своем приближении настойчивыми гудками.