Семиевие

Пожив некоторое время с Генри в Мозес-Лейк, он, пусть и с запозданием, сделался сторонником активного образа жизни, а заодно – обладателем кучи первоклассного туристического снаряжения, которое ему вдруг очень захотелось пустить в дело. Повлияло на него и путешествие в Бутан. Перед этим он совершил длинный перелет с несколькими пересадками через Тихий океан, потом некоторое время прожил на авианосце – в тесном, многолюдном искусственном сооружении, не слишком отличающемся от места, где ему предстоит провести остаток дней. Затем на несколько благословенных часов Дюб шагнул из вертолета в разреженный, холодный, пахнущий соснами воздух Бутана, прокатился на королевском «лендровере» и взобрался на туманную гору, поразительно похожую на картинку с обложки музыкального альбома семидесятых. И даже успел поразмыслить над тем обстоятельством, что неспособен воспринять это место таким, как оно есть, а только в сравнении с подобными символами поп-культуры. Через несколько часов он снова оказался на авианосце вместе с Дорджи, Джингме и сотней других облачников, свезенных подобным манером из Бирмы, Бангладеш, Непала, различных штатов Индии, Шри-Ланки и мелких островов. Дюб был поражен контрастом между тем, как естественно и уместно молодые бутанцы выглядели на краю утеса у себя на родине, и их потерянным видом на крашеной стальной лестнице авианосца, среди представителей других стран Южной Азии – столь же колоритно одетых и столь же отчужденных от родной почвы, лишь пытающихся хоть куда-нибудь приткнуть свои бесценные культурные артефакты.

У него зародилась мысль, что неплохо самому побыть поближе к родной почве, прежде чем его запустят в такое место, где он будет таким же потерянным и отчужденным, как Дорджи и Джингме на борту авианосца «Джордж Буш». Она показалась ему вполне естественной. Но когда за чашкой армейского кофе в одном из кафетериев авианосца он поделился своими планами с Тавом, тот возразил:

– Ты сверхромантизируешь грязь.

Таву очень нравилось выступать в роли адвоката дьявола. Дюб уже не раз имел с ним беседы такого рода. Он лишь пожал плечами и сказал:

– Пусть даже ты прав. Что мне грозит, если я немного поковыряюсь в грязи, пока есть возможность?

– Столбняк?

– Перед поездкой мне сделали все необходимые прививки.

– Нет, Дюб, я серьезно. Меня ты этим не купишь.

– Не куплю? Чем же, по-твоему, я тебя пытаюсь купить?

– Идеей, будто люди предназначены жить в естественной окружающей среде. Гипотезой, что грязь только на пользу.

– Ну, наша эволюция очевидным образом происходила на природе. В каком-то смысле такая среда для нас именно что естественна.

– Но ведь мы уже эволюционировали, Дюб! Мы больше не животные. Мы развились в существ, способных создавать вот такое! – Тав обвел вокруг себя рукой, указывая на крашеную сталь авианосца. – И вот такое! – Он поднял свою чашку кофе и чокнулся с Дюбом.

– И ты утверждаешь, что это хорошо.

– По сравнению с тем, что тебя разорвут гиены? Разумеется, хорошо!

– Меня не разорвут гиены. Я просто собираюсь выбраться на природу.

Улыбка Тава выглядела несколько вымученной. «Не хочешь меня понять, да?» Он сказал:

– Послушай, ты же знаешь, что я думаю по поводу Сингулярности? Загрузки в компьютер?

– Я для твоей книги написал текст на обложку.

– Кстати, спасибо тебе.

Тав говорил об идее, что человеческий мозг можно, во всяком случае в принципе, оцифровать и загрузить в компьютер. И что рано или поздно это произойдет в больших масштабах. Быть может, уже произошло – и все мы живем внутри гигантской виртуальной реальности.

Дюб кое-что сообразил.

– Ты потому и пытал короля насчет реинкарнации?

– Отчасти, – согласился Тав. – Послушай, я просто хочу сказать, что, разделяй ты ту точку зрения, к которой я пришел уже давно, относительно…

– Иными словами, испей я отравы из чаши Сингулярности? – уточнил Дюб.

– Да, Дюб, тебе прекрасно известно, что именно это я и сделал, и тем самым навсегда распрощался с представлением, будто я – дитя природы. Я им никогда уже не стану. Я уверен, что сознание человека изменчиво почти до бесконечности и что люди за какие-то месяцы, если не дни, начнут чувствовать себя в Облачном Ковчеге как дома. Мы просто превратимся в другую цивилизацию, отличную от той, в которой выросли. Сама идея возвращения к природе будет начисто забыта. Тысячелетия спустя люди будут ходить в другие турпоходы – спать в каплях, пить растворимый сок, мочиться в трубочку, все как у предков.

– Для них, – заметил Дюб – это тоже будет возвращением к природе.

– Наверное, мы будем думать именно так, – кивнул Тав.

Дюб чуть не процитировал: «Кто «мы», бледнолицый?», но вовремя передумал.