Семилетка поиска

Белокурая. Да просто мне надоело общаться с мужиками в режиме гражданской войны, которую они сначала объявляют, потом проигрывают, а потом еще винят меня в этом. Ты понял, где ресторан «Пушкин»?

Никита. Понял… не вырвусь… с моего шестка только «Макдоналдс» виден…

Белокурая. Тогда пока.

Никита. Каждую секунду говорю себе, что нельзя прирастать к тебе… и никакого толку.

Белокурая. За полчаса в «Пушкине» не прирастешь. Значит, в 14.30 в «Пушкине».

Никита. Хорошо…

Настроение стало еще лучше. Елена вывалила на стол косметику из сумки и начала устраивать на лице невероятную красоту. Как называла это Катя – «восстанавливать лицо по черепу».

Ровно в половине третьего сидела за столиком на первом этаже, Никиты не было. Десять, пятнадцать минут… Настроение разлетелось вдребезги. Он позвонил, что стоит в пробке, и влетел в ресторан в двадцать пять минут.

– Пошли скорее на третий этаж, – потянула она его. – А депутату позвоню, скажу, что стою в пробке и буду через 20 минут!

Бросились к лифту, но депутат уже нарисовался в зале и махал Елене рукой.

– Все! – констатировала она трагическим голосом. – Можешь идти…

– И ты его не пошлешь? – удивился Никита. – Я же послал все свои дела.

– Нет. Не пошлю. Это моя работа, – объяснила Елена.

– А я, между прочим, послал совещание…

– А я не пошлю. Не только потому, что очень люблю свою работу, но и потому, что на мне трое людей, которые не зарабатывают на себя сами. – Она чмокнула его в щеку и направилась к депутату.

– Да ты просто монстр и карьеристка! – прошептал Никита вслед.

– Видишь, как опасно быть столько лет женатым на домохозяйке. Перестаешь ориентироваться в реальной жизни… – съязвила Елена, обернувшись на ходу.

Никита повернулся и вышел, не прощаясь. По его спине было понятно, что завтра он не позвонит ни утром, ни вечером.

Елена расстроилась, потеряла зонтик, выронила билеты на вечернюю презентацию. Сразу почувствовала себя немолодой дурой, вырядившейся в красный шарф. Показалось, что вот-вот у нее были молочные реки, кисельные берега… и в одночасье не стало.

Потом весь вечер слонялась по дому как в воду опущенная, а Караванов, пришедший раньше, чем обычно, внимательно ее разглядывал. Они не возвращались к утреннему разговору не потому, что закончили его, а потому, что у них были жесткие правила выяснения отношений. И, видя, что Елене не до того, Караванов не поднимал тему. К тому же они были еще так оглушены разводом, что как истинные интеллигенты переносили его не как разлитые по организму болевые пятна, а как желчную дискуссию на тему «что делать?» и «кто виноват?».

Елена промолчала весь вечер; просидела за компьютером, расшифровывая интервью с депутатом. Обычно это делали секретари, но здесь надо было в завтрашний номер.

На экране компьютера появился Айсберг:

– Расскажи о своей жизни за прошедшие дни или спроси, о чем тебе интересно.

Белокурая. У меня все по-прежнему.

Айсберг. Хочешь со мной встретиться?

Белокурая. На какой предмет?

Айсберг. Пообщаться на темы секса.

Белокурая. Если поговорить, то это в «секс по телефону». А если поконкретней, то у меня эти проблемы решены.

Айсберг. Полностью решить этот вопрос невозможно.

Белокурая. Это просто. Надо влюбиться.

Айсберг. В нашем возрасте это невозможно.

Белокурая. Чем старше становишься, тем интересней влюбляться…

Айсберг. Я рад, что у тебя в душе осталась поэзия. Жаль, что она досталась не мне.

Белокурая. Она есть у всех, кто себя не замусорил.

Айсберг. Согласен. Я летом влюбился. В одну женщину. На нудистском пляже в Серебряном Бору. Но так и не решился подойти.

Белокурая. Ты ходишь на нудистский пляж?

Айсберг. А ты нет?

Белокурая. Нет.

Айсберг. Почему?

Белокурая. Потому что в твоем возрасте – это диагноз… Извини. Надо отключиться.

Она вышла на кухню, посмотрела на Караванова и, ожидая сочувствия, спросила:

– Как ты думаешь, почему я живу в таком козлопотоке?

– Потому что тебе нравится быть самой умной, самой красивой, самой сильной! А чтобы это не подвергалось сомнению, необходимо окружить себя козлами… вроде меня, – ухмыльнулся он.

– Но я ищу, ищу… – Она комедийно подошла к окошку, приоткрыла створку и крикнула: – Эй, некозлы, все сюда!

Потом повернулась к Караванову и констатировала:

– Видишь, никто не откликнулся.

– Так ты бы еще шепотом звала! – заметил Караванов. – Помнишь, что такое трагедия? Я совершенно недавно узнал, что этимологически трагедия – это песня ритуального козла, которого приносили в жертву во время мистерии. Он и стал прототипом трагического героя, когда мистерия превратилась в театр.

– Что-то в этом роде нам говорили в университете… Действительно, «песня козла»…

– А катарсис в том и состоит, что зритель отождествлял себя с козлом, а когда козла ножичком чик, зритель радовался тому, что он козел, но оставшийся в живых! – продолжал Караванов.

– И что ты хочешь всем этим сказать? – удивилась Елена.

– То, что ты ведь себя ощущаешь вершителем судеб, а значит, тебе каждый раз нужен новый козел для жертвоприношений. Вот ты их и ищешь… Поэтому тебе не подходят другие животные!

– И ведь похоже на правду… И никакого выхода, – грустно заметила Елена.