Семилетка поиска

– Елена, ну я вас не прошу сходить в Исторический музей. Там внизу ресторан «Красная площадь» и в нем «пушкинский обед». По меню из Онегина: ростбиф окровавленный и подобная фигня… – прижимал он руки к груди. – Это отдел культуры сходит. Но в Академии художеств в ресторане Церетели собираются политтехнологи. Это чисто ваше мероприятие…

– У меня под картинами Церетели пища не усваивается, – ответила Елена. – И вообще я сегодня отмечаю последнюю годовщину третьей свадьбы…

– Я вашего юмора до конца никогда не понимал, – нахохлился парень из светской хроники.

– Это потому, что я практически не острю. Как говорил Уайльд: «На свете нет ничего смешнее правды…» – улыбнулась Елена.

Села к компьютеру и начала подкрашиваться. На экране загорелось имя «Айсберг».

Айсберг. Я по тебе очень соскучился. Как поживаешь?

У Елены словно сразу заныли все зубы. Она пересилила себя и вежливо ответила:

– Отлично. А ты?

Айсберг. У меня подавленное настроение.

Белокурая. Что-то случилось?

Айсберг. Попугай болеет все сильней.

Белокурая. Так не экономь на ветеринаре.

Айсберг. Это ерунда все ваши ветеринары-неофиты… Лучше давай встретимся.

Белокурая. Полагаешь, это поможет попугаю?

Айсберг. Романтическая встреча поможет мне.

Белокурая. Романтическая встреча – это в твоем понимании половой акт сразу при встрече?

Айсберг. Давай сразу. Тоже интересно.

Белокурая. Не вижу в этом ничего романтического…

И подумала: «С тобой по крайней мере!»

Айсберг. Почему?

Белокурая. Ну неужели ты не въезжаешь, что такие бабы, как я, на дороге не валяются? И в то, сколько у тебя конкурентов и каких? И как часто они моют машину…

Айсберг. Но нам интересно общаться!

Белокурая. Так ты же не общаться предлагаешь. Точнее, общаться гениталиями. А вдруг это будет не так интересно?

Айсберг. Знаешь, я уже задумываюсь, что недолго осталось жить. А ты?

Белокурая. Ну и переходы у тебя… А я не задумываюсь. Я только жить начинаю!

Айсберг. Это философская проблема.

Белокурая. Ты за это время стал философом?

Айсберг. Я всегда им был!

Белокурая. Извини, мне надо срочно уходить. Важная встреча.

Айсберг. Я на тебя никогда не обижаюсь.

Елена злобно выключила компьютер. Жмот чертов, сначала на попугае экономит, а потом на жалость давит…

Она доехала на молодом кавказском частнике, активно кокетничая с ним и замечая, что мысль о разводе словно ослабила упряжь. И позволила направо и налево делать глазки.

Обычно не точный Караванов уже сидел за столиком и тянул рюмку коньяка. «Боится!» – нежно подумала Елена.

– Как настроение? – спросил Караванов. – А у меня замечательное…

– И у меня ничего, – улыбнулась Елена. – Начинаю новую жизнь. Успехи уже есть…

– Не сомневаюсь… – скривился Караванов. – Лиде сейчас скажем?

– Зачем ужин портить? Я уж ей сама… порциями…

– Хорошо… Завтра с утра, как я уже говорил, еду… Второй тур деловых игр, – приосанившись, напомнил он.

– Вернешься и сразу в президенты, – мягко пошутила Елена.

Ужасно трогала эта игра Караванова в прятки с самим собой. Ну съездит он на игры; ну, назначат его там начальником земного шара; ну, даст ему по этому поводу молодуха… И что? Он уже все равно не успеет стать взрослым и ответственным: нормально родить ребенка и вырастить как своего, нормально отвечать за жену и держать ее в эмоциональном поле взрослого человека, а не кормиться ее материнской энергией… блажен, кто смолоду был молод.

И ведь какое-то время ей было сладко его баюкать. Она восхищенно разглядывала, как пухлый Караванов по-детски сопит во сне и подкладывает под щеку кулак. Как взвизгивает, порезавшись; как трет глаза кулаками. Караванов был нужен ей как страшно недолюбленный в детстве, потому что она могла обрушить на него всю нежность, уже лишнюю для резко выросшей Лиды. Она тетешкала мужа-ребенка; но готова была тетешкать на условиях, что он не будет вырастать, не впадать в хамский переходный возраст, грубить маме, кричать, что теперь все может сам… и искренне верить в это. Она любила говорить: слабый человек жизнь преодолевает, а сильный – осваивает. Караванов и повзросление свое не осваивал, а преодолевал, тревожно прислушиваясь к самому себе и нервно оглядываясь на окружающих.

– Я закажу себе вот этот салат с крабами, бефстроганов. А потом буду думать про десерт… Или лучше мороженое? Нет, пожалуй, десерт, – бубнил Караванов.

И то, что он всегда проговаривал вслух, что собирается есть, надевать, пить, курить и делать, казавшееся прежде таким трогательным, немыслимо взбесило ее. И она чуть не ляпнула: «Боже мой! Кому интересно, что ты будешь есть?» В смысле: «Я больше тебе не мама!»

Странно, но говорить было совсем не о чем. Караванов был практически подружкой, в отличие от первых двух мужей, она могла с ним обсуждать практически все. И вдруг это рухнуло в одночасье.