Семирамида. Золотая чаша

Евнух замахнулся на сучонка, но, заметив укоризненный взгляд красавчика, ударить шустрого, с вислыми ушами негодяя, не посмел. Слуга доверительно объяснил гостю, что животные доставлены в Дамаск по приказу царя и объявлены «священными». Время от времени их загоняют в спальню, где уважаемая супруга принца играет с «собачками», щекочет им брюшко, кормит из склянки. Слуга признался, что «собачки» – это не самая тягостная обуза. Вчера государь затребовал образцы самых лучших дамасских тканей, а сегодня приказал объявить среди местных ювелиров конкурс на самый лучший браслет для красивейшей из женщин. Все во дворце уже валятся с ног от усталости.

На вопрос Сарсехима, известна ли драгоценному, с какой целью великий царь соизволил пригласить его, драгоценный отрицательно покачал головой, затем отважился предупредить, что евнух – первый посторонний, который вступит в пределы царской опочивальни после священной ночи. Еду и напитки носит старший спальник, и не соблаговолит ли уважаемый Сарсехим приглядеться, чем он, младший спальник, мог бы угодить владыке и супруге наследника?

Деловой привкус предстоящей аудиенции придал евнуху уверенности, и он напомнил сопровождавшему.

— Это будет дорого стоить.

— За мной не пропадет! – обрадовался слуга, потом, будучи при исполнении, посуровел и коротко распорядился. – Жди!

Шагнув через порог, Сарсехим сразу рухнул на пол и для убедительности звучно стукнулся лбом о каменные плитки.

Царь некоторое время разглядывал распростертого на полу Сарсехима. Евнух терпеливо ждал – не ерзал, не пытался краем взгляда уловить, в каком настроении находится властитель.

— Встань!

Сарсехим осмелился поднять голову.

— Я же сказал – встань!

Сарсехим поднялся.

— Говори, раб!

— О чем? – осмелился спросить Сарсехим.

— Как ты предал своего господина.

— Кто?! Я?!

— Ты.

Сарсехим рухнул, как подкошенный, зарыдал, принялся стучать лбом об пол.

— Они били меня! Они жгли меня огнем! Я молчал.

— Кто бил?

— Нинурта–тукульти–Ашшур, повелитель.

— Так это был племянник туртана, а не безродный разбойник?

— Это был именно Нинурта, господин. Это был он, жестокий и безжалостный негодяй! Он хуже разбойника!..

— Отчего ты сразу не предупредил меня? Почему молчал?

— Я не смел мешать празднику, который ты, о всемогущий, испытал в своей душе.

Бен–Хадад не смог сдержать довольную улыбку. Гула, пилочкой подправлявшая ногти, невозмутимо подсказала.

— Это Сарсехим, государь. Я говорила о нем. Он всегда сумеет вывернуться. Он способен провернуть любое дельце. Ему, правда, нельзя доверять…

Сарсехим – оскорбленная невинность – с неистребимой печалью глянул в ее ясные глаза.

— Я и не собираюсь ему доверять, – заявил Бен–Хадад, – но если он еще раз посмеет промолчать о важном, он познакомится с моим палачом. Такого второго умельца по части прижигания пупка во всем свете не найти Тебе когда‑нибудь сверлили пупок раскаленной медью?

Тем же взглядом евнух одарил царя. Вслух он заявил.

— Царевна, пусть боги даруют ей удачу, права. Я хитер и пронырлив. Я готов провернуть любое дельце.

— Расскажи, как ты наткнулся на Нинурту?

Сарсехим поведал, как ассирийцы захватили царский поезд, как били его людей, как гнусно повела себя доверенная его попечению скифянка.

— Она посмела прилюдно скинуть с себя верхнее платье.

Бен–Хадад, заинтересовался.

— Ну и?..

— Это случилось потом, ближе к вечеру, когда его подручные начали пытать меня. Они ничего не добились, но Ардис, скиф, начальник конной стражи, подсказал, что мне доверили какое‑то послание…

Рассерженная Гула перебила его.

— Про Ардиса потом. Сначала скажи, кто надоумил Нинурту отправиться в Вавилон?

— Не знаю, госпожа, но догадываюсь. Только у скифянки достанет коварства смошенничать подобным образом.

— Другими словами, – перебила его женщина, – ты подтверждаешь, что с ее подачи меня сунули в паланкин?

— Как я могу знать об этом, госпожа?! Нам приказали ждать на берегу Евфрата.

— Трудно поверить, – ответила Гула, – чтобы ты остался в стороне от такой подлости, но я попробую. В благодарность ты должен выполнить мою просьбу. Одну, малюсенькую и вполне безобидную. На обратном пути ты завернешь в Ашшур.

Сарсехим схватился за голову.

— Сжалься, о, царственная! Стоит мне попасть в руки поганых ассирийцев!..

Бен–Хадад хмыкнул.

— Это хорошая идея!

— Мне отрубят голову, о всемогущий!

— Ты предпочитаешь, чтобы ее отрубили здесь и сейчас? Ты – изменник и твое предательство достойно куда более жестокого наказания.

Гула тем же ласковым голоском успокоила евнуха.

— Тебя не тронут, Сарсехим. Ты добровольно завернешь в Ашшур. Если тебя спросят, какое послание ты везешь в Вавилон, ты передашь им пергамент с благодарностью от царя Дамаска. Тебе дадут еще одно письмо, его спрячут так, что ни какой ассириец не найдет, ведь, я полагаю, тебя уже ждут в Ассирии? Чтобы ты без помех добрался до Ашшура, тебя будут сопровождать верные люди.

— До границы? – поинтересовался евнух.

— По возможности до самого Ашшура. Ты скажешь, что они входят в состав охраны.

— У нас и так храбрая стража. Воины, конные скифы. Ардис не даст мне покоя. Будет требовать – скажи, кто эти люди?