Семнадцать каменных ангелов

В комнате два человека с радиотелефонами и парой автоматических винтовок в углу. Оба в темных очках, один из них идет ему навстречу. Он приблизительно тех же лет, что и Уотербери, но со всей очевидностью можно сказать, что жизненный путь у него был совершенно иной. Это человек, не привыкший философствовать, у него холодное лицо, на котором никогда не отражалось сомнение. Уотербери этого не знает, но перед ним Абель Сантамарина, руководитель «Мовиль-Сегура», одного из нескольких частных охранных предприятий сеньора Пелегрини. В восемьдесят четвертом году Сантамарину судили за двенадцать эпизодов пыток и внесудебных казней в Бэнфилд-Пите, секретной тюрьме федеральной полиции, снискавшей печальную известность во время войны с подрывными элементами. В восемьдесят пятом году он был амнистирован и теперь обеспечивает личную охрану дона Карло и его многочисленных предприятий.

Фортунато поинтересовался:

– Как он выглядит, этот Сантамарина?

– Оказывается, Уотербери потом описал его очень подробно. Это был человек с бычьей шеей, очень широкими плечами и грудной клеткой, короткими бесцветными волосами и глазами неприятного смешанного цвета, карего с зеленым, так что, когда смотришь в них, трудно понять, карие они или зеленые.

Фортунато подумал о человеке, с которым вместе с Шефом встречался несколько недель назад.

– Очень хорошее описание, – заметил Фортунато. – Очень художественное.

– Так вот, этот человек заглядывает в свою папочку и с неприязнью в голосе произносит: «Роберт Уотербери, журналист».

«Я не журналист, – поправляет его Уотербери. – Я романист».

Охранник не обращает внимания на его слова: «Журналист. У вас есть какие-нибудь записывающие устройства?»

«Нет».

«Радиоаппараты? Мобильный телефон?»

«Нет».

Сантамарина смотрит ему прямо в глаза, как будто может прочитать крутящиеся в мозгу Уотербери мысли. То, что он прочитал там, показалось ему недостаточным. «Поднимите руки».

Уотербери подчиняется, и Сантамарина начинает ощупывать его ребра. В это время в помещение входит третий человек с доберманом на цепи. Уотербери посмотрел собаке в глаза, собака зарычала, и Уотербери невольно сделал маленький, но очень опасный шаг назад. Он натыкается на стол, ему в спину впивается наколка для бумаг. Он вскрикивает и отшатывается на Сантамарину, который в этот момент проводит по его ногам металлоискателем. Все происходит в одно и то же время – Уотербери вскрикивает, Сантамарина матюгается, собака прыгает на Уотербери и вцепляется зубами ему в запястье.

В пять секунд охранник оттаскивает собаку, но на порванном рукаве писателя расплывается пятно крови. «Что с тобой, loco? – издевательским тоном произносит Сантамарина. – Что с тобой?»

Кровь капает на пиджак Уотербери, на глаза набегают слезы. Сантамарина уничтожающе смотрит на него и подает свой носовой платок. По-видимому, он вспоминает, что Уотербери гость. «Поосторожней, – без намека на извинение говорит он. – У нас тут, знаешь ли, бывают всякие. Очень многим хотелось бы навредить сеньору Пелегрини. – Он отряхивает плечи писателя и хлопает его по спине. – Идите, босс. Платок можете оставить у себя».

Другой охранник молча сопровождает его до бокового входа. За изящными коваными цветами чугунной решетки поблескивают стеклянные двери. Дверная ручка в виде завитка меди. От дверей внутрь дома через фойе стелется толстый каштановый ковер. Половина пятого дня, на улице небо затянуто тучами, занавеси полузадернуты, полумрак большой комнаты рассеивается светом люстр и напоминающих лилии торшеров в стиле ар-нуво. Дворецкий в белом смокинге замечает окровавленный платок Уотербери: «Сеньор Уотербери, что случилось? Могу я вам помочь? Возможно, полотенце?»

Уотербери смотрит на себя в зеркале: слипшиеся мокрые волосы, порванный пиджак, – самый настоящий самозванец и никчемность. Он борется с желанием повернуться и уйти. «Благодарю вас, полотенце и расческу. Я подожду здесь».

Через несколько минут он приходит в себя, кровь больше не течет. Дворецкий ведет его через пространство, выложенное в шахматном порядке мраморными плитками, мимо главного входа с исполинскими двойными дверями, мимо мраморной винтовой лестницы наверх, во внутренние помещения дома. Над головой у него фреска с изображением неба в окружении розоватых облаков, по небу в колеснице солнца несется Феб. Мебель эпохи двадцатых-тридцатых годов безукоризненно обтянута богатой парчой с цветочным узором и блестит полосатым шелком, словно терпеливо поджидая появления Карлоса Гарделя с его оркестром в черных смокингах. Со стены улыбается беспечный юноша-крестьянин, на протяжении вот уже нескольких веков наслаждающийся голландским полуденным светом. Они минуют эту большую комнату и входят в комнату поменьше, по-видимому курительную, в ней стоят кожаные кресла, на стенах картины со скаковыми лошадьми и охотничьими собаками. Дворецкий стучит в дверь, которая находится в самом дальнем конце комнаты, открывает ее, объявляя: «К вам сеньор Уотербери, дон Карло».