Семнадцать каменных ангелов

Полиция приступила к расследованию с шельмования потерпевшего. За неделю до убийства банк отказался принять чек, подписанный Беренски, поэтому заговорили о финансовых трудностях, что затем хитроумно повернули таким образом, будто Беренски мог быть убит кем-то, кого он начал шантажировать. Объявился некто с утверждением, что он продавал Беренски кокаин, и еще один, назвавшийся источником, которым пользовался журналист; по его словам, Беренски будто бы хвастался, что раскопал такое, что «его озолотит». Риелтор из Пунта-дель-Эсте дал показания, согласно которым Беренски заходил в его контору, присматривая дом на побережье, за который готов был заплатить двести-триста тысяч американских долларов, что никак не вязалось с его более чем скромной зарплатой.

Журналисты отбивали нападки. Они разоблачили торговца кокаином как давнишнего полицейского осведомителя и доказали, что в тот день, когда, как утверждал риелтор, Беренски приезжал к нему в Уругвай, журналист находился в Буэнос-Айресе. Портрет Беренски запестрел повсюду как молчаливый укор разворачивавшемуся с черепашьей скоростью следствию. Журналисты на телевидении показывали его фотографию перед камерой на пресс-конференциях кинозвезд или спортсменов – любимцев публики, на заднике вывешивали его портрет или прикрепляли его на подиуме со словами «Помни Беренски». Изображением убитого обклеивали телефонные столбы, его лицо смотрело на власть имущих со стен железнодорожных станций и газетных киосков. Во время передачи новостей или интервью, где его портрет не показывали, вставляли реплики: «И сегодня, седьмого апреля, давайте вспомним Рикардо Беренски, его убили два дня назад, и все еще нет никаких результатов следствия». «Восьмое апреля, вспомним Рикардо Беренски…» К девятому апреля в печати рядом с именем убитого журналиста замелькало имя Карло Пелегрини, на него указывали как на главного подозреваемого, разрабатываемого полицией Буэнос-Айреса.

По счастливому стечению обстоятельств все это произошло во время сессии суда, который вела судья Фавиола Хохт. Это была суровая женщина лет пятидесяти, потомок испанцев и австрийцев, пользовавшаяся репутацией неподкупного и несговорчивого стража закона. Ее звали La Gallega[89] за крестьянскую прямоту и упорство в стремлении установить истину – она отказывалась заключать сделки, «договариваться» и с презрением отвергала предложения компаний и юридических фирм, дела которых находились у нее в производстве, об оказании им «консультационных» услуг. У нее были свои следователи и свои отношения с полицией. Несмотря на то, что она не всегда добивалась обвинительного приговора, а добившись, не всегда могла отправить преступника отбывать наказание, все в Буэнос-Айресе с уверенностью знали одно – расследования Испанки оставляли за собой дымящиеся руины.

Определенные силы развернули кампанию за отстранение ее от этого дела. В прессе появилось сообщение, будто судья Хохт была личным другом Беренски, враги обвиняли ее в том, что она была одним из тайных информаторов Беренски. Редакционные статьи представляли ее политическим агентом и ставили под сомнение ее компетентность. Даже президент республики, пустивший слезу, упоминая в интервью благородного Беренски, дал своим помощникам приватное поручение прочесать конституцию и найти повод для изъятия дела Беренски из юрисдикции Испанки. Под крики толпы и при явном пренебрежении правилами со стороны продажных арбитров мяч «дела Беренски» летал из одного конца поля в другой. Сам Беренски, вероятнее всего, поставил бы на Пелегрини.

Смерть Беренски поджидала Фортунато в полдень на прилавке газетного киоска, куда он подошел после долгой беседы с Фабианом. По дороге на встречу с Шефом он остановился купить сигарет и уткнулся прямо в лицо Беренски, занимавшее четверть полосы газеты, под портретом поместили фото обгоревшего трупа. От потрясения земля под ногами Фортунато поплыла. Он не сразу освоился с этой ужасной новостью и только по пути к машине физически ощутил мерзкое отвращение. Он вспомнил смех Беренски, как тот шутил над своей коллекцией фальшивых вещей. Беренски понимал, что они живут в поддельном мире, где поддельный бог спокойно отпускал все обманы. Беренски с его комичной внешностью и его циничным отношением к жизни. Теперь они сделали из него жареное мясо.

– Кто это был? – прозвучал его вопрос в пыльном полумраке задней комнаты «Ла Глории».

Шеф коротко хохотнул:

– А кто это не мог быть? За такое удовольствие могли бы толкаться локтями! – Произнося шутку, он внимательно следил за Фортунато. – С чего бы у тебя такое лицо? Что для тебя Беренски? Рано или поздно кто-то должен был выпустить дух из этого сукиного сына. – С иронией: – Возможно, это директора его газеты. Ты только посмотри, какой доход они теперь получат.

Шеф потянулся телом в сторону и через дверь поманил официантку: