Семнадцать провалов весны

Впрочем, не только эти звуки раздавались в темноте вокруг них.

Еще был слышен тонкий, но очень неприятный писк, и шорох множества маленьких лап.

– Леня, – раздался испуганный голос Лолы, – здесь крысы!

– Само собой, – равнодушно отозвался Маркиз, – где же им еще быть, как не в канализации? Это еще что, говорят, здесь даже крокодилы водятся! Так что у нас с тобой еще все впереди…

– Крокодилы? – истерично вскрикнула Лола. – Да здесь крысы размером с крокодила! И у них глаза светятся! Леня, я больше не могу! Я боюсь! Ты же знаешь, как я боюсь крыс!

– Ну, что я тебе могу предложить? Если закрыть глаза, ты можешь оступиться и упасть в воду… То есть в то, что здесь течет, а там крыс еще больше…

– Ты это нарочно? – воскликнула Лола, чуть не плача, – никогда не думала, что ты такой жестокий!

– Постой, – в голосе Лени послышалась явная радость, – кажется, мы добрались до выхода!

Он остановился около стены и показал Лоле на торчащие из нее железные скобы, по которым, как по лестнице, можно было подняться к потолку туннеля.

– Я полезу первая, – заявила Лола, оглядываясь на светящиеся в темноте крысиные глазки, – чтобы скорее выбраться отсюда…

– Я тебя понимаю, – ответил Маркиз, – и, как воспитанный человек, охотно пропустил бы вперед. Но на этот раз первым придется идти мне, чтобы открыть люк. Тебе с ним просто не справиться.

И он ловко полез по железным скобам.

На этот раз Лолу не пришлось торопить, она как обезьяна карабкалась вслед за компаньоном, прижимая к груди Пу И и в ужасе косясь на снующих внизу крыс.

Леня быстро добрался до края лестницы, уперся плечом в тяжелый люк, закрывавший выход из туннеля и сдвинул его в сторону.

Он выбрался наружу, протянул руку Лоле и помог ей подняться следом.

Они радостно вдохнули свежий ночной воздух.

– Неужели все позади? – радостно воскликнула Лола и повалилась прямо на землю, заросшую густой пыльной травой.

– Все будет позади тогда, когда мы доберемся до дома, – остудил ее Леня, оглядываясь по сторонам.

Они были на пустыре, на краю заросшего травой склона, спускающегося к воде.

– Я круто извиняюсь, – послышался рядом хриплый голос. – У вас костюм в полосочку, не дадите случаем папиросочку?

Леня оглянулся и увидел коренастого оборванного типа с лицом, до самых глаз заросшим густой черной бородой.

Бомж подошел еще ближе и вдруг остановился, и повел носом, принюхиваясь.

– Ох, мать грузопассажирская! – проговорил он то ли в крайнем удивлении, то ли в немом восхищении. – Московская – Каширская! Это не от вас ли, круто извиняюсь, таким ядреным запашком шибает?

– А что, коллега, – осведомился Маркиз, – у вас к такому изысканному аромату идиосинкразия?

– Чегой-то? – бомж невольно попятился. – Иностранцы, что ли? Вот бог ночку послал!

– Почему иностранцы? – обиделся Леня. – Мы свои, родные.

– А тогда, ядрена картона, что ж ты выражаешься, как не родной? По-русски не умеешь?

– Умею, дядя, умею! – успокоил его Маркиз. – Я тебе говорю – ты че, блин, никогда такого шмона не нюхал?

– Во, тепереча вижу, что свои! – Бомж довольно расплылся. – Почему не нюхал? Еще как нюхал! Еще и не такое! Когда Васька-Полстакан на прошлую Пасху сапоги снял, еще, мать квадратно-гнездовая, не так шмонало! Собаки, и те разбежались! Птицы, которые поближе подлетели, прям попадали!

– А ты, дядя, как же выдюжил?

– А мне, мать двойная-осевая, все до соседнего забора! Мне, круто извиняюсь, не привыкать! Я тех птичек, что попадали, подобрал, да в котелок! Хорошего супчика мы тогда с Полстаканом похлебали!

– А чего ж ты, дядя, от нас тогда так шарахнулся?

– А это я, круто извиняюсь, больше от удивления! Поглядел – с виду вроде лохи как лохи, а запашок – как будто только что прямиком из вокзального гальюна вынырнули!

– А вот тут вы, коллега, недалеки от истины! – грустно проговорил Маркиз.

– Ну что ты, мать твою садово-огородную, опять за старое? – пригорюнился бомж. – Опять разучился по-русски лопотать?

– Пардон! – Маркиз приложил руку к сердцу. – Я, блин, говорю – ты, дядя, в самую точку попал! Мы сюда, можно сказать, прямо из самого… этого самого и прибыли! Так что, дядя, если у тебя есть где обсушиться – наша благодарность не будет иметь ни границ, ни берегов!

– Обсушиться – это можно, – солидно кивнул бомж. – Обсушиться – это запросто. Тут у нас с Полстаканом близехонько как раз эта… президенция имеется! – И он двинулся вверх по склону, поманив новых знакомых вслед за собой.

– А что, дядя, – осведомился Маркиз, догоняя своего провожатого, – как тебя звать-то?

– Звать-то меня просто, – ответил бомж, – хоть свистни, хоть пальцем помани. Мы люди не гордые. А кличут меня просто – Карбюратором.

– Ничего себе! – удивился Маркиз. – За что же это тебя так окрестили?

– А вот это, мил человек, до тебя не касаемо! – бомж неожиданно обиделся. – Я ведь, мать твоя монетизация, тебе всяких разных вопросов не задаю? Вижу, люди в дерьмеце чуть не утопли – ну, так до меня это не касается! Мало ли, чего им там понадобилось? Может, дело какое или просто так – гуляли…

– Ну, извини, дядя, я тебя обидеть не хотел! – примирительным тоном проговорил Леня.