Семнадцатый самозванец

Аргамак бил в землю копытами, косил огненными глазами и, роняя белую пену, вертелся под воеводой как чёрт. Собаки, черные и блестящие, каждая ростом с годовалого телка — рвались у холопов из рук, натягивая сыромятные поводки, как тетиву лука. Холопы — ражие мужики, с пистолями и кривыми татарскими ножами за поясом — щерились по-волчьи, поигрывая ременными плетками. Кони у холопов были низенькие, косматые, и потому холопы, несмотря на огромный рост, едучи рядом с князем, едва достигали ему до плеча.

Все это хорошо знал любой житель Вологды, и потому Тимоша изрядно робел, представляя ожидавшую его встречу с князем.

Князь Сумбулов сидел под образами на крытой бархатом лавке и, уставив кулаки в колени, глядел, не мигая, прямо перед собой, начальственно и пронзительно.

Лука низко поклонился, коснувшись кончиками пальцев ковра, и Тимоша, поглядев на сотника, сделал то же самое.

— Тебе, малец, перед князем и воеводой и на колени встать — не грех. Лука — сотник — не тебе чета, — раздраженно проговорил князь.

И Тимоша тотчас же почувствовал на плече тяжелую руку сотника.

Рухнув на колени, и кланяясь князю ещё раз, Тимоша вдруг с озорством подумал: «Впрямь Егор Победоносец, а не живой человек». И разогнувшись заметил над головой Сумбулова образ, на коем Егор копием пронзал змея. Сдерживая смех, Тимоша улыбнулся и весело взглянул на князя.

Сумбулов заметил улыбку и решил: «Ласковый малец и, видать, незлобивый».

— Ну, говори свое дело, — потеплевшим, спокойным голосом проговорил воевода и взор его стал не столь грозен.

— Возьми меня к себе в службу, князь Петр Васильевич.

— А какова может быть твоя служба, малец?

— Что, князь, прикажешь, то я и сполню, — с покорностью и готовностью, как учил era Лука, ответил мальчик.

— Это ладно, что ты такой — ко всякому делу готовый. Да только у меня на то холопов довольно. А вот грамотен ли?

— Читать — писать обучен, князь Петр Васильевич.

— И то ладно. Петрушка! — крикнул воевода. Тотчас из соседней горницы вбежал невысокого роста, прыщавый пищик. Переломившись в поклоне, преданно уставился в глаза хозяину.

— Возьми, вот, мальца и спытай, годен ли в пищиках состоять. И ежели годен, то приди с ним через неделю ко мне на очи и всё как есть доложи. А теперь идите все трое вон — есть буду.

* * *

Три оставшихся до отхода обоза дня Костя прожил в избе у Тимоши. В воскресенье днем, улучив момент, когда отец ушел из дому, Костя попрощался с матерью — плачущей и вконец скорбной. Взял у неё гривну денег и серебряный образок Николы — покровителя всех странников и моряков — и еле утешив её, пошел к Тимоше.

Попрощавшись и с Соломонидой, Костя вместе с Тимошей направился в церковь Ильи Пророка. В уважение благодетелю Кондратию Демьянычу вечерню служил сам игумен Ильинского монастыря со всем притчем и братией.

Костя и Тимоша, как и все вокруг, молились жарко и истово, Они просили угодника Николая спасти Костю и всех его новых товарищей от разбойников и воевод, от болезней и Пальбы, от непогоды и лихоимства мытарей.

Мерцали свечи, блестели оклады икон, согласно и благолепно пел монастырский хор и мальчикам казалось, что все теперь будет хорошо, потому что не мог стоящий у престола всевышнего угодник его Николай не заступиться за них.

…Ранним утром, ясным и прохладным, Тимоша стоял у ворот Борисоглебской башни и ждал, когда огромный обоз в сотню телег прокатится мимо. Рядом с ним стояли жены и дети сторожей, приказчиков, возчиков, шедших вместе с Костей в Москву.

Громыхнули и заскрипели телеги, застучали копыта сотен лошадей запряженных, и сменных, и верховых — и затем обоз остановился перед иконой Бориса и Глеба, что висела над воротами сторожевой башни.

В последний раз перекрестились обозники, поклонились женам своим и детям и медленно тронулись в путь, идя рядом с тяжело груженными телегами. Кое-кто пошел вместе с ними. Пошел за ворота и Тимоша, а когда остались позади дома Обуховской слободы, что лежала к югу от Вологды по дороге на Ярославль и Москву, крепко обнял друга своего Костю, и поминутно останавливаясь и оглядываясь, пошел назад. Обоз уходил вдаль. Затихал скрип колес, топот коней, голоса возчиков. И вскоре, когда почти ничего уже не было слышно и нельзя было отличить телегу Кости от других телег, Тимоша повернулся и со щемящим тоскою сердцем, не оглядываясь более, побрел в город.

* * *

Первая отписка, которую Тимоша сочинил с помощью подьячего Пятого Хрипунова предназначалась для приказа Каменных дел, из коего затребовали отчета в израсходовании 609 рублей 43 копеек, выданных в минувшие 1627 и 28 годы для кремлевского строения в Вологде.