Сень

Правда говорить ей, что и сам к случившемуся руку сильно приложил, он не стал. Возможно, она это и знает — но ведь возможно и нет, ведь Лаврентий Павлович тоже неплохо умел хранить тайны. А портить её мнение о себе тем, что поддался чувству личной мести, он не хотел.

Глава 19

— Ну что теперь отмочила наша весьма пожилая девушка? — поинтересовался Иосиф Виссарионович у Лаврентия Павловича.

— Ничего особенного, — сварливым тоном ответил Берия, — ей, видишь ли, мировой славы захотелось.

— И чем же она решила прославиться на этот раз?

— А что, были и другие разы? — искренне удивился Лаврентий Павлович. — Похоже, я что-то пропустил.

— Другие разы были, ты и сам знаешь. Просто в те разы мировая слава была отложенная, сильно отложенная. Мы же про атомный проект лет через пятьдесят какую-то информацию раскроем? И прочую тоже, и узнает народ о лауреате двадцати семи Сталинских премий первой степени, дважды Герое Советского Союза и четырежды Герое Социалистического труда, кавалера… я уж не представляю даже, скольких тогда будет орденов Ленина и несчетного числа орденов Трудового Красного знамени.

— Ага, и Боевого, и первого кавалера ордена Пирогова…

— И первого же кавалера медали Пирогова. Но мне интересно, какой славы она сейчас возжелала.

— Спортивной. Она записалась на Олимпийские игры.

— Как это — записалась?

— Обыкновенно. Пошла и записалась, в пяти дисциплинах по стрельбе. Пока мы тут пахали-сеяли, она съездила в Вену на заседание МОК, выбила дополнение к регламенту, так что теперь на соревнования и женщин допускают наравне с мужчинами. А затем — я не знаю как она это вообще делает, но, похоже, для нее такое нетрудно — она вынудила Андрианова включить ее в списки нашей олимпийской команды.

— Надо будет выяснить, что она ему пообещала…

— Ничего. Я уже попробовал выяснить — Константин наш Александрович вообще не помнит, как он ее включал в списки. Но что включал — помнит. И помнит, что это очень важно.

— Когда мы с Таней в следующий раз встречаемся?

— Послезавтра. Я ей вопросы позадаю или ты?

— И мы будем помнить, что горячо одобряем ее участие в Олимпиаде… погоди, ты говоришь, она записана на соревнования по стрельбе?

— А я сразу и не сообразил… Паша говорил, что не видел еще человека, кто с ней в этом деле сравниться может. Но ей-то это зачем? Если славы хочется, то ей достаточно мундир надеть со всеми орденами и медалями… мы, похоже, совсем другие вопросы ей задавать будем. И я даже знаю какие именно…

— Все же просто: СССР впервые принимает участие в Олимпийских играх, и это участие просто обязано стать выдающимся. Запоминающимся. Таким, чтобы весь мир узнал, что СССР — это страна выдающихся людей.

— И вы решили лично это всему миру показать. И что будут объявлять радиокомментаторы? На позицию выходит директор всесоюзного института «Фармацевтика»…

— Нет, будут объявлять «выходит представитель спортивного общества Буревестник». ВНИПИ же является государственным учреждением? Так что пусть думают, что я представляю советскую торговлю, а конкретно — торговлю мебелью. Я еще попробую финнам мебелишку советскую продать…

— Но вас же знают десятки, сотни тысяч людей, и эта информация наверняка просочится на Запад.

— Сейчас телевизионная картинка качества отвратительного, вдобавок я гарантирую: меня там даже вы не узнаете. И вообще в команду записана какая-то Совушкина.

— Я думаю, что после того, как вы заберете все медали по стрельбе, представители западных разведок вывернутся буквально наизнанку чтобы узнать про вас всё.

— Они уже наизнанку выворачиваются, особенно после того как лишились всей агентуры, ради девушки с винтовкой им попросту некуда уже дальше выворачиваться. А когда они поймут, что и от эмигрантов из СССР пользы как с козла молока…

— Вот этот закон я о сих пор не могу понять, — пропыхтел Берия. — Вы говорите, что ни один из уехавших ничего важного иностранным разведкам сообщить не сможет. И я верю, что вы это делаете. Но как?

— Очень просто: нас же специально учили забывать ненужное. А дальше все просто: есть катализаторы, которые перебрасывают информацию из долговременной памяти в эмоциональную, причем перебрасывают именно то, что человек старается не забыть. И именно перебрасывает, в долговременной памяти эти блоки… стираются. А эмоциональная… через месяц она готова получать новые эмоции, но старые обратно не переписываются. Например, в первом слое этой памяти мы храним сны — и при очень счастливом стечении обстоятельств содержание сна можно, грубо говоря, внутренне пересказать в кратковременную память, но даже это получается не всегда. А даже если и получилось — она из кратковременной памяти проходит фильтрацию, причем механизм фильтрации таков, что если такая же информация уже усвоена, то она вторично не сохраняется. И тут фокус в том, что мозг-то думает, что эту информацию он уже однажды отфильтровал и сохранил, а на самом деле там лишь воспоминания о том, что эта информация здесь была. Воспоминание об информации, а не она сама. Человек помнит, что он знал какой-то секрет, а сам секрет уже никогда не вспомнит.