Сэндвич с пеплом и фазаном

Я слегка опустила плечи в знак поражения.

— Не стоит строго судить старую женщину, — продолжила она смягчившимся голосом. — Посмотри на меня.

Вопреки моей воле мои глаза отводило в сторону, словно их притягивал магнит. Напрягая глазные мускулы, я заставила себя встретить ее взгляд.

— Я не всегда была такой, знаешь ли, — сказала она, неохотно указывая руками на свое тело. — Нет, эта бесполезная скорлупа не всегда была такой, как ты ее видишь.

Ее смех прозвучал как лай, указывая на иронию ситуации.

— Как это произошло? — выпалила я, не сумев сдержаться.

Уставившись ей в глаза, я обнаружила, что не могу отвести взгляд.

— Ты первый человек в академии, спросивший об этом, — произнесла она.

— Извините, — сказала я, зная, какой волшебной, отмыкающей уста силой обладает одно это словечко.

— Не стоит, — возразила она. — Все вокруг извиняются. Будь выше этого.

Я подождала, пока электричество в воздухе уляжется.

— Когда-то я была такой же, как ты, — начала она, и ее слова казались очень старыми. — Ты знаешь, так иногда пишут на могильных плитах.

Конечно, я знала. На кладбище Святого Танкреда имелось несколько вариаций этого стихотворения:

Прерви, прохожий, свои мечты!

И я был тоже таким, как ты.

И ждать недолго тебе, поверь,

Чтоб стать таким же, как я теперь.

Это чуть ли не мое самое любимое стихотворение, в отличие от Китса или Шелли, писавших куда менее практичные вещи.

— Это был несчастный случай, — хрипло и отрывисто продолжила она. — Автомобильная авария… деревня… долина… пикник… подруга… Ее выбросило наружу, а я, — она потрогала, почти погладила резиновые шины своего кресла, — застряла между колесами.

Я собиралась было сказать, что мне очень жаль, но удержалась.

— Единственное мое утешение — то, что теперь я могу проводить больше времени здесь, среди моих настоящих друзей.

Она описала рукой круг, охватывая стеклянные сосуды с чучелами животных.

— Они тоже в ловушке, видишь? Мы в одной лодке. Можешь посмеяться, если хочешь.

— Это не смешно, — ответила я. — Это трагично.

Я подумала, что бы я почувствовала, если бы больше никогда не смогла пролететь ласточкой по сельской тропинке, крутя педали «Глэдис», спускаясь по Гуджер-Хилли и проносясь по каменному мостику в Изгороди. В таких случаях я обычно кричала: «Яруууу!»

В комнате повисло молчание, и я отвернулась от мисс Моут, словно меня внезапно заинтересовали экспонаты на витринах.

Я сняла с полки коричневый череп и повертела его в руках.

Не верю своим глазам!

Тихо. Спокойно, — велела себе я. —

Невозмутимое лицо, жесткая верхняя губа… Все что угодно, лишь бы не выдать себя.

— Не трогай! — выкрикнула мисс Моут. — Эти образцы нельзя трогать!

— Извините, — сказала я, не удержавшись, и вернула ухмыляющуюся голову на место.

— Я снова это сделала, верно? Но, как я уже сказала, не стоит судить старую женщину слишком строго.

— Все в порядке, мисс Моут, — сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть нормальной, что не так-то просто. — Я все прекрасно понимаю. Дома в Англии у меня есть очень близкий друг, прикованный к инвалидной коляске. Я знаю, как это ужасно.

Я подумала о старом добром докторе Киссинге, сидящем в ветхом кресле в Рукс-Энде, который в своей домашней куртке и шапке с кисточкой, с вечной сигаретой во рту чувствовал себя как у Христа за пазухой. Доктор Киссинг никогда не жаловался на свою участь, и я мысленно попросила у него прощения за то, что могла так подумать.

— Ну что ж, ладно, — резко сказала мисс Моут и прочистила горло, перед тем как сменить тему. — Вернемся к твоему личному делу… Говоришь, ты боишься?

— Не столько боюсь, как беспокоюсь, — призналась я. — Дело в Рейнсмитах.

На большее я не осмелилась.

— А что с ними? Они тебе что-то сделали?

— Не мне, — ответила я. — Но, может быть, другому человеку.

— Кто? — настойчиво спросила она, забыв о склонениях.

— Не могу сказать. Школьные правила запрещают.

Изображая собою само благоразумие, в глубине души я улыбалась. Защищаться, прячась за правила, — это хитрый трюк, все равно что использовать мышь, чтобы вызвать панику среди слонов врага и заставить их затоптать его до смерти. У Шекспира была цитата на этот случай (как и на любой другой): «землекопа взорвать его же миной», что, по словам Даффи, означает победить врага его же оружием.

— Забудь о правилах, — сказала она. — Когда ребенок в опасности, какие могут быть правила?

Любопытно, кто, по ее мнению, в опасности? Я призналась, что испугана и обеспокоена, но ни слова не сказала об опасности.

— Что же, — успокаивающе сказала она, — расскажи мне о Рейнсмитах.

— Я думаю, они могли кого-то убить.

— Кого? — тут же спросила она. — Конкретно.

— Клариссу Брейзеноуз.

Я могла бы упомянуть имена ле Маршан и Уэнтуорт, но решила быть проще. Я уже высказала мисс Фолторн свои подозрения, что эта троица жива, но мисс Моут была не в курсе.