Сент-Ив. Принц Отто

— К вашим услугам, сэр, — с готовностью откликнулся мой слуга, опуская флажолет.

— Поди-ка взгляни, — сказал я и протянул ему газету.

— Вот те на! — вскричал Роули. — Заявился собственной персоной, сэр.

— Да, собственной персоной, — подтвердил я. — Напал на след. И уже почти догнал нас. Готов поклясться, они приехали вместе, он и тот сыщик у банка. Так что охота в полном разгаре: и доезжачие, и егеря, и гончие, и охотники — все собрались тут, в Эдинбурге!

— Что ж вы теперь будете делать, сэр? Знаете что? Дайте-ка, я все возьму в свои руки, сделайте милость! Вот только одну минутку, я переоденусь, чтоб не узнали, и схожу в этот Дам… ну, в этот отель, и выведаю, что он там затевает. Вы уж на меня положитесь, мистер Энн, я проворный, в руки никому не дамся, всегда улизну, коли что.

— Ты отсюда и носа не высунешь, — твердо сказал я. — Ты пленник, Роули, запомни это хорошенько. И я тоже пленник или без пяти минут пленник. Я показал тебе газету, чтобы тебя остеречь: если ты выйдешь на улицу, ты меня погубишь.

— Как вам будет угодно, сэр, — покорно отвечал Роули.

— Пожалуй, сделаем так: ты простыл или вроде этого. Незачем вызывать подозрения у миссис Макрэнкин.

— Простыл? — воскликнул Роули, мгновенно оживляясь. — Это я могу, мистер Энн!

И он принялся чихать, кашлять и сморкаться, да так натурально, что я поневоле улыбнулся.

— На этакие уловки я мастак, уж вы мне поверьте, мистер Энн, — гордо заявил он.

— Что ж, весьма кстати, — отвечал я.

— Пойду-ка я испробую их на нашей старушке, ладно? — спросил Роули.

Я его отпустил, и он убежал такой ликующий, точно торопился на футбол глядеть. А я опять взялся за газету и продолжал рассеянно ее просматривать; мысли мои вновь и вновь возвращались к нависшей надо мною опасности, и вдруг я наткнулся на следующую заметку:

«В связи с недавним злодейским убийством в Замке нас просят опубликовать следующее сообщение: полагают, что убийца — солдат по имени Шандивер — находится где-то неподалеку от Эдинбурга… Его приметы: среднего роста или чуть ниже, приятной наружности и весьма учтив в обращении. В последний раз его видели в модном платье жемчужно-серого цвета и в светло-коричневых башмаках. Он чисто говорит по-английски, называет себя Рейморни. Его сопровождает слуга лет шестнадцати. За поимку преступника обещана награда».

Я кинулся в соседнюю комнату и стал лихорадочно стаскивать с себя жемчужно-серый сюртук.

Признаться, теперь я был не на шутку встревожен. Нелегко оставаться спокойным и невозмутимым, когда чувствуешь, как сеть медленно, но неумолимо затягивается вокруг тебя, и я рад был, что Роули не видит моей растерянности. Лицо мое пылало, дышал я прерывисто и тяжело, еще никогда в жизни не был я так растерян.

И при всем том ничего нельзя было поделать — только выжидать, спокойно обедать и ужинать и поддерживать разговор с чересчур словоохотливым Роули, притворяясь, будто я вполне владею собой. Правда, беседу с миссис Макрэнкин поддерживать не приходилось, но от этого мне становилось только еще горше. Что случилось с моей квартирной хозяйкой? Отчего она держится гордо и отчужденно, не желает со мною разговаривать, глаза у нее красные и по дому непрестанно разносится ее страдальческий голос? Либо я сильно ошибался, либо она прочитала злополучную заметку в «Меркурии» и узнала обличающий меня жемчужно-серый сюртук. Теперь мне припомнилось, что она с каким-то странным выражением лица подала мне в то утро газету и объявила, хмыкнув то ли сочувственно, то ли с вызовом: «Вот вам ваш «Меркурий»!»

Однако же с этой стороны я не ждал непосредственной опасности: трагический вид миссис Макрэнкин выдавал ее волнение, ясно было, что она борется со своей совестью и исход этой борьбы еще не решен. Я терзался и не знал, что делать. Коснуться столь сложного и таинственного механизма, как внутренний мир моей квартирной хозяйки, я не осмеливался, ибо от первого же моего слова он мог, словно неумело сработанная петарда, вспыхнуть и рвануть совсем не в ту сторону. И я, превознося теперь свою осмотрительность — ведь с первых же шагов я ухитрился расположить к себе миссис Макрэнкин самым дружеским образом, — я все же не понимал, как вести себя сейчас. Более обыкновенного выказывать знаки внимания, пожалуй, столь же опасно, как и пренебрегать этим. Одна крайность покажется ей дерзостью и только ее рассердит, вторая будет, в сущности, признанием вины. Короче говоря, я обрадовался, когда на улицах Эдинбурга стало смеркаться, а заслышав голос первого сторожа, отправился в путь.