Сент-Ив. Принц Отто

Я подал ей руку; она, как птичка, впорхнула в экипаж; Роули, ухмыляясь во весь рот, закрыл за нами дверцу; бесстыжие наглецы форейторы закричали нам вслед что-то одобрительное и громко захохотали, мне же с места пустил лошадей крупной рысью. Видно, все они сочли, что я лихо и дерзко похитил невесту у похитителя.

Меж тем я украдкой глянул на мою юную спутницу. Бедняжка была в отчаянном волнении, и лежащие на коленях руки ее в черных кружевных митенках дрожали.

— Сударыня… — начал я.

Но тут она, обретя наконец дар речи, воскликнула:

— Ах, что вы должны обо мне подумать!

— Сударыня, что должен подумать любой порядочный человек, когда он видит юность, красоту и невинность в беде? Я бы рад был, если бы мог сказать, что гожусь вам в отцы; к сожалению, это не так, — продолжал я с улыбкой. — Однако, мне кажется, то, что я сейчас скажу, успокоит ваше сердечко и докажет вам, насколько мое общество для вас безопасно. Я влюблен. Не знаю, позволено ли сказать так о самом себе — я не очень искушен во всех тонкостях английского языка, — но я верно и преданно влюблен! Есть на свете одна особа, я восхищаюсь ею, поклоняюсь и повинуюсь ей; она столь же добра, сколь прекрасна; будь она здесь, она заключила бы вас в свои объятия; считайте, что это она послала меня вам на помощь, сказала: «Иди, будь ее рыцарем!»

— Ах, я знаю, уж верно она очень хорошая, она уж верно достойна вас! — воскликнула малютка. — Она бы никогда не забыла приличия… никогда не сделала бы такой ужасной erratum,[51]

как я!

При этих словах голос у ней зазвенел, и она разрыдалась.

Слезы ее нисколько не помогли делу; напрасно просил я ее успокоиться и рассказать мне все по порядку об ее злоключениях; вместо этого она лепетала какой-то немыслимый вздор, обличавший в ней и примерную школьницу и несчастную наивную девушку, попавшую в ложное положение: в ее лепете чувствовалась привитая воспитанием строгая добропорядочность и прирожденная непоследовательность.

— Ну, конечно, всему виной моя слепота, — всхлипывала она. — Как же я этого не увидала? Но ведь не увидала. А он совсем не такой, правда? А потом пелена спала с моих глаз… Ах, какая ужасная минута! Но про вас я сразу поняла; только вы показались из своего экипажа, и я поняла. Ах, какая же она, должно быть, счастливица! И с вами мне не страшно, ни чуточки не страшно… я совершенно вам доверяюсь.

— Сударыня, — сказал я, — пред вами джентльмен.

— Ну да, об том я и говорю… вы джентльмен! — воскликнула она. — А он… а этот… он — нет. Ах, как же я осмелюсь поглядеть в глаза папеньке! — Тут она обернула ко мне свое заплаканное личико и трагически всплеснула руками. — И я совсем опозорена, что теперь скажут девицы из нашего пансиона!

— Ну-ну, все не так уж плохо! — воскликнул я. — Вы преувеличиваете, дорогая мисс… Прошу извинить мою нескромность, но я не знаю вашего имени.

— Мое имя Дороти Гринсливз, сэр. Зачем мне его скрывать? Боюсь, теперь оно только на то и годится, чтобы стать притчей во языцех, а ведь я совсем не о том мечтала! Кажется, во всем нашем графстве ни одна девица так не старалась заслужить всеобщее одобрение, как я. И до чего же я низко пала! Ах, господи, какая же я грешница, и упрямая какая, и во всем, во всем сама виновата! А теперь мне уж не на что надеяться! Ах, мистер…

Тут она прервала свою речь и осведомилась, как меня звать.

Мне нет нужды превозносить себя до небес, я ведь пишу не похвальное слово для академии, а потому признаюсь, что совершил непростительную глупость — назвал ей свое настоящее имя. Ежели бы вы оказались на моем месте и увидели ее, такую хорошенькую, совсем еще девочку и годами и умом, услышали бы, как она говорит — прямо как по-писаному, и во всей ее повадке столько детской благовоспитанности и вместе простодушного отчаяния, — вы бы и сами не устояли и назвались настоящим именем. Она повторила его, чтобы лучше запомнить!

— Я всю жизнь стану за вас молиться, — сказала она. — Каждый вечер перед сном буду поминать вас в своих молитвах.

Недолго спустя мне удалось убедить ее, чтобы она поведала мне свою историю, которая оказалась примерно такой, как я и ожидал: то был рассказ о пансионе, об огороженном стеною парке, о плодовом дереве, в тени которого пряталась скамейка, о дерзком, беспутном франте, которого она приметила в церкви, о том, как они обменивались цветами и клятвами, об ее глупенькой подружке-наперснице, о карете четверкой и о том, как она быстро и полностью разочаровалась в своем избраннике.

— А теперь уже ничего не поделаешь! — горестно всхлипнув, заключила она. — Я поневоле должна признать, что совершила непоправимую ошибку. Ах, мсье де Сент-Ив, ну кто бы мог подумать, что я окажусь такой слепой, такой упрямой дурочкой, такой грешницей!