Сент-Ив

Мы спустились еще на несколько футов и теперь скользили над холмами. Абордажный крюк коснулся земли, мы и глазом моргнуть не успели, как он вспахал какой-то огород и вырвал с корнем десятка два кустов смородины, потом высвободился из них и застрял под стрехами деревянного сарая. Тут нас отчаянно тряхнуло, и шар остановился. Раздался оглушительный треск; я успел подняться с полу и увидел, как сарай рухнул, точно карточный домик, а из-под развалин выскочили две обезумевшие от ужаса свиньи и кинулись наутек прямо по цветочным клумбам. Потом я снова шлепнулся на дно корзины, оттого, что крюк застрял в железных chevaux-de-frise[67] и на сей раз накрепко.

— Держитесь! — завопил Байфилд, ибо корзина дергалась, накренялась и вертелась волчком. — Не руби! А, черт!

Наш канат зацепился за край высокой каменной ограды; рвущийся вверх шар — огромный прекрасный цветок на тоненьком стебельке — навис над мощеным двором... О, ужас! Оттуда, задрав головы и остолбенев от изумления, глядел на нас целый взвод английских солдат в красных мундирах!

Как только я увидел ненавистную форму, нож мой сам метнулся к канату. В две секунды я его перерезал, бессильно поникший было «Люнарди» взмыл вверх — и только они нас и видели. Но предо мною и сейчас отчетливо, словно высеченные резцом скульптора, стоят их лица — простодушные лица деревенских парней — глаза вытаращены, рты разинуты; все до единого совсем еще мальчишки, верно, зеленые новобранцы на учении: вытянулись перед рыжим сержантом, а сержант — сразу видно, ирландец! — взявшись обеими руками за концы, держит за спиной стек и тоже уставился на наш шар. Зрелище это промелькнуло и исчезло, и тут только до моего сознания дошли выкрики Байфилда. А он изрыгал подряд все известные ему английские ругательства и наконец, обессилев, умолк. Пока он переводил дух, я успел вставить:

— Мистер Байфилд, вы открыли не тот клапан. Нас относит, как вы и предвидели, по направлению... ну да, мы уже над открытым морем. Как хозяин этого шара, я предлагаю опуститься на некотором расстоянии вон от того брига; сколько я понимаю, он убавляет паруса, что может означать, по-моему, только одно: нас оттуда заметили и готовятся спустить шлюпку.

Байфилд внял голосу рассудка и, сердито ворча, все же взялся за дело. «Люнарди» скользнул вниз, словно чайка со скалы, и, косо пролетев над бригом с подветренной стороны на расстоянии менее кабельтова, окунулся в воду.

Я говорю «окунулся», потому что спуск этот прошел совсем не так легко, как можно было ожидать. Правда, «Люнарди» держался на воде, но его гнало ветром. Он волочил за собою корзину, точно накренившееся ведро, и мы все четверо, насквозь промокшие и ослепленные летящей пеной и брызгами, ухватились за канаты, за сетку, более того, пытались даже вцепиться ногтями в промасленный шелк оболочки. А шар в этой новой для него стихии, казалось, обуяло какое-то дьявольское злорадство. Если мы пытались взобраться на него, он подавался под нами, как пуховая подушка; порою он погружал нас в волны и не давал нам ни секунды передышки, мы даже не могли оглянуться назад. Все же я разглядел одномачтовое суденышко, которое спешило за нами, но оно было еще далеко — более мили с подветренной стороны, и я подивился: неужто капитан брига предоставил ему спасать нас. По счастью, я ошибся. Позади раздался крик, скрип уключин, когда гребцы сушили весла, и чья-то рука ухватила меня за ворот. Так, одного за другим, нас выудили из корзины — редкостный улов! — и выручили «из весьма затруднительного положения, сэр, сроду в такое не попадал», — как справедливо выразился минутой позже мистер Овценог, уже сидя в шлюпке на банке и протирая очки.

Глава XXXIV. Капитан коленсо

— Но что же нам делать с шаром, сэр? — спросил рулевой шлюпки.

Ежели бы это зависело от меня, я бы, верно, поддался первому нелепому побуждению и попросил его оставить «Люнарди» себе на память, как вознаграждение за труды: до того опостылел мне сей летательный аппарат. Однако же Байфилд велел распороть шов в промасленном шелку и отрезать от шара корзину, которая к тому времени совсем погрузилась в воду, так что поднять ее уже не было никакой возможности. Едва это исполнили, «Люнарди» поник и сделался совершенно послушен. Его привязали к рым-болту на корме шлюпки, и матросы снова взялись за весла.

Зубы у меня стучали от холода. Вся эта спасательная операция заняла немало времени, и еще целая вечность ушла на то, чтобы добраться до брига, который покачивался на волнах; паруса на грот-мачте праздно повисли, ветер надувал только паруса на фок-мачте.

— Все равно как кита на буксире тащим, сэр, — задыхаясь, вымолвил гребец позади меня.