Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)

Над их головами сбоку от ворот была узкая зарешеченная амбразура. Вдруг ее изнутри озарил багровый свет, и в них полетел пылающий факел. Во мгновение ока масло вспыхнуло, и вокруг взвилась стена огня. Сосновый ствол в их руках, фашины у них под ногами, даже их оружие — все запылало.

Слева и справа люди спрыгивали на дно рва и катались по земле, тщась сбить пламя. Защищенные броней рыцари и оруженосцы старались помочь тем, чье тело прикрывала только кожаная куртка. А сверху на них сыпались арбалетные стрелы и камни. Правда, лучники, увидев всю меру опасности, подбежали к краю рва и быстрыми стрелами метко поражали головы, неосторожно приподнявшиеся над стеной.

Измученные, обожженные, в дымящихся лохмотьях выбирались из рва уцелевшие, хватаясь за протянутые им дружеские руки под насмешки и улюлюканье врагов. От фашин осталась только куча тлеющих углей, а на ней в раскаленных докрасна доспехах лежали семь трупов, и Астли в их числе.

Стискивая кулаки, Ноллес оглядел ворота и ров, а потом посмотрел на стоявших и лежавших возле него людей, которые возились со своими ожогами и хмуро косились на фигуры, злорадно махавшие им со стен замка. Молодой полководец сам был сильно обожжен, но бешенство и скорбь заставляли его забывать о боли.

— Мы построим новый мост! — крикнул он. — Прикажите крестьянам вязать фашины!

Но Найджела осенила внезапная мысль.

— Взгляни, благородный сэр! — сказал он. — Гвозди на створках раскалены докрасна, а дерево обгорело. Уж конечно, они рассыплются от первого же удара!

— Клянусь Пресвятой Девой, ты прав! — вскричал французский оруженосец. — Если мы переберемся через ров, ворота нас не остановят. Вперед, Найджел, во имя наших прекрасных дам! Посмотрим, кто будет у ворот первым, Англия или Франция.

Забыты были мудрые наставления доброго Чандоса! Забыты уроки порядка и дисциплины осторожного Ноллеса! Мгновение спустя, помня только этот вызов, Найджел уже во всю мочь бежал к тлеющим воротам. Его почти настигал француз, пыхтя и отдуваясь в своих медных доспехах. А за ними, словно прорвало плотину, ринулся поток вопящих лучников и жандармов. Они соскальзывали в ров и подставляли друг другу спины, чтобы вскарабкаться на противоположную сторону. Найджел, Рауль и двое лучников добрались до ворот одновременно. Под ударами мечей и обутых в железо ног они развалились, и все четверо с ликующим криком устремились под сумрачную арку. Их опьяняла мысль, что замок взят, и они очертя голову бросились в темный проход, открывшийся перед ними. Но увы! Через десяток шагов путь им опять преградили ворота, такие же крепкие, как первые. Тщетно они рубили их топорами и мечами. А в обеих стенах были узкие бойницы, и стрелы, пущенные из арбалета с расстояния в несколько шагов, пробивали броню, точно бумагу, сражая одного за другим. Остальные в бешенстве продолжали бить в окованные железом створки, но с тем же успехом они могли бы долбить стену рядом.

Отступать было горько и стыдно, но оставаться там дольше могли лишь безумцы. Найджел оглянулся и увидел, что половина его людей распростерта на плитах пола. В тот же миг Рауль со стоном упал возле его ног: стрела пробила звенья кольчужного воротника и глубоко вошла в шею. Многие лучники, убедившись, что тут их ждет только смерть, уже бежали по роковому проходу назад.

— Клянусь святым Павлом! — негодующе вскричал Найджел. — Неужто вы бросите наших раненых товарищей здесь, где их захватит Мясник? Лучники, стреляйте в бойницы, отгоняйте от них арбалетчиков! Теперь пусть каждый возьмет раненого, иначе мы оставим у этих ворот свою честь!

С огромным усилием он взвалил Рауля на плечи и, пошатываясь, добрел с ним до края рва, под которым укрывались от стрел несколько человек. На их руки он опустил сраженного друга. Так же поступили и остальные. Вновь и вновь возвращался Найджел в проход, пока там не остались лишь трупы. Тринадцать раненых лежали под защитой стенки рва, и там им предстояло оставаться до темноты. Лучники на той его стороне охраняли их от нападения, а кроме того, препятствовали всем попыткам врага навесить в арке новые ворота. Эта зияющая закопченная арка была куплена ценой тридцати воинов; и Ноллес во что бы то ни стало хотел ее удержать.

Весь в ожогах и синяках, Найджел, не замечая ни боли, ни усталости — слишком сильно было в нем борение чувств, — опустился на колени рядом с французом и снял с него шлем. Девичье лицо юного оруженосца было белым как мел, а синие глаза уже омрачил смертный туман, но когда он взглянул на своего английского товарища, его губы тронула слабая улыбка.

— Больше мне не видеть Беатрисы, — прошептал он. — Прошу тебя, Найджел, когда будет перемирие, поезжай к моему отцу и расскажи, как умер его сын. Малыш Гастон обрадуется: ведь теперь ему наследовать родовые земли, и герб, и боевой клич, и все доходы. Побывай у них, Найджел, и скажи им, что я не был в задних рядах.

— Нет, Рауль, никто не мог бы превзойти тебя доблестью и заслужить столько чести, как ты сегодня. Я исполню твою просьбу, едва будет возможно.