Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)

Сноровкой и силой Эйлуорд уже завоевал место среди лучших из них: его вместе с Длинным Недом Уиддингтоном, дюжим северянином, признали обладателем всех качеств, необходимых лучникам, — он уступал в них только прославленному Уоту Карлайлу. Жандармы все были тоже умелыми воинами, а возглавлял их Черный Саймон из Норича, тот самый, который плыл с Найджелом и Эйлуордом на «Мари-Роз». Сердце его пылало ненавистью к французам, убившим всех его близких, и, точно бегущая по следу ищейка, он по морю и суше устремлялся к месту, где ему мог представиться случай удовлетворить жажду мести. Не хуже были лучники и жандармы, плывшие на двух других кораблях — чеширцы на коге «Томасе», набравшиеся опыта на границе с Уэльсом, и камеберленцы на «Божьей Благодати», закалившиеся в пограничных стычках с шотландцами.

На «Томасе» повесил свой щит с пятилистником на горностаевом поле сэр Джеймс Астли. Лорд Томас Перси, младший отпрыск олнуикского дома, уже прославившийся доблестью, которая не один век была засовом на сухопутных вратах Англии, повесил щит со вздыбленным лазурным львом на «Божьей Благодати». Вот такой внушительный отряд повернул в сторону Сент-Мало, когда лодки вывели три корабля из порта Кале в густой туман, клубившийся над проливом. С востока задувал легкий бриз, и крутобокие суденышки с высокой кормой медленно, вперевалку плыли по проливу. Иногда туман рассеивался настолько, что с каждого было видно, как остальные два то взбираются вверх, то скатываются с маслянистых валов мертвой зыби, но затем опять смыкался, окутывал верх мачты, сползал на паруса и уже колыхался над самой палубой, а потом и вода у борта скрывалась из вида, и они словно скользили на крохотном плоту посреди океана белых испарений. Моросил мелкий дождь, и лучники на шкафуте укрылись под выступами носа и кормы. Одни коротали время за игрой в кости, другие спали, остальные же (а их было большинство) предпочитали лишний раз проверить свои стрелы и полировали луки.

В дальнем конце на бочонке, словно на троне, восседал лысый толстяк Бартоломью, окруженный подносами и ящиками с перьями. Он был мастером, изготовлявшим и чинившим луки и стрелы. Ему полагалось следить, чтобы оружие у всех содержалось в порядке, и ему принадлежало право продавать запасные стрелы, тетивы и прочее. К нему то и дело подходили лучники, жалуясь на что-то, чего-то прося. Позади него собрался десяток ветеранов, которые, ухмыляясь, слушали его наставления и выговоры.

— Так у тебя тетива никак не натягивается? — осведомлялся Бартоломью у молодого лучника. — Значит, либо тетива коротка, либо древко слишком длинное. А может, беда в том, что ручки у тебя младенческие и годятся только на то, чтобы штаны подтягивать, а не стрелять из боевого лука? Ленивый ты чурбан! Смотри, как это делается! — Правой рукой он ухватил древко за середину, упер конец в подъем правой ступни, а затем, пригнув левой рукой верхний конец, без труда накинул петлю тетивы на зарубку. — Теперь, будь так любезен, сбрось тетиву.

Юноша с трудом исполнил это, но столь неуклюже, что высвобожденная тетива сильно хлестнула его по пальцам.

По палубе, точно всплеск волны, пронесся хохот, а злополучный лучник тряс рукой и приплясывал от боли.

— Так тебе и надо, дубина ты стоеросовая! — проворчал старый мастер. — Лук-то хорош, да только не для таких дырявых рук. Э-эй, Сэмкин! Как погляжу, тебя мне обучать особо нечему. Лук справный, но ты верно говоришь, красную шелковую обмотку не грех будет пометить белой полоской там, где накладывается стрела. Оставь его, я потом сделаю. А тебе, Уот, что надобно? Новый наконечник для этой стрелы? Господи, чтоб один человек знал сразу четыре ремесла! Луки делать умей, стрелы изготовляй, тетиву сучи, наконечники выделывай! Работай старик Бартоломью за четверых, а плату получай за одного!

— Хватит рассусоливать-то, — проворчал старый лучник с морщинистым, бурым, как пергамент, лицом и глазами-бусинами. — В нынешние дни чинить луки куда как выгоднее, чем сгибать их. Ты вот ни разу в лицо ни единому французу не смотрел, а платят тебе аж девять пенсов, я же в пяти битвах себя показал, а платят мне четыре пенса.

— Сдается мне, Джон из Таксфорда, что ты на дно пивной кружки поглядывал куда чаще, чем на французов, — ответил старый мастер. — Я гну спину с зари до зари, а ты знай элем по харчевням надуваешься! А у тебя что, малый? Лук плохо сгибается? Ну-ка пригни его к мерной палке. Сгибается под шестьюдесятью фунтами — в самый раз для парня твоего роста. Коли лук тугим не будет, как же ты пошлешь стрелу на четыреста шагов? Перья тебе требуются? Выбирай, какие по вкусу, все самые лучшие. Вот павлиньи. Грот штука. Да разве такому пригожему лучнику, Том Беверли, с золотыми серьгами в ушах, сгодятся какие-нибудь, кроме павлиньих?

— Летела бы стрела прямо, а перья пусть любые будут, — ответил высокий йоркширец, пересчитывая медные монеты на заскорузлой ладони.