Серафим Саровский

26 ноября 1847 года Иван Тихонов переведен по его просьбе в Нижегородскую епархию, где у покровителя саровского послушника были свои ставленники. В Печерском монастыре Иван Тихонов Толстошеев 21 ноября 1848 года пострижен в монашество с наречением имени Иоасаф. Уже через месяц он возведен в сан иеродиакона и спустя два месяца рукоположен в иеромонаха^{394}. С этого момента он известен как Иоасаф, или Иоасаф Тамбовский (за способности к рисованию его иногда называли живописцем). Летом 1849 года иеромонах Иоасаф по делам Печерского монастыря направлен в Санкт-Петербург, где Николай Андреевский со слов Иоасафа составил «Сказание о подвигах и событиях жизни старца Серафима, иеромонаха, пустынника и затворника Саровской пустыни. С присовокуплением очерка жизни первоначальницы Дивеевской обители Агафии Симеоновны Мельгуновой»^{395}. Каким-то внутренним чутьем этот недалекий и неграмотный, но весьма ловкий человек понял, что на именах старца Серафима и Агафьи Мельгуновой можно составить капитал (в прямом и переносном смысле) и поднять значимость своей персоны. Справедливости ради надо сказать, что он предпринял большие усилия по поиску свидетельских показаний о жизни обоих праведников, но одновременно преуспел и по части вымысла. Потом Иоасаф под именем схиигумена Серафима после принятия схимы выпустил два издания «Сказаний», каждый раз пополняя их новыми подробностями, оставляя для себя место «возлюбленнейшего ученика» отца Серафима. Нет сомнения, что старец Серафим не мог не видеть двуличности этого человека, получившего от монашествующих Саровской пустыни прозвание «чуждопосетитель», некоторые источники вкладывают это определение и в уста старца Серафима.

Но вернемся к основной теме.

По возвращении отца Серафима в монастырь ему для проживания предоставили келью, ставшую спустя много лет мемориальной. Она располагалась в одноэтажном флигеле, протянувшемся по южному склону от архиерейских покоев вплоть до юго-восточной угловой башни. Вход в общий коридор жилого отсека находился напротив ризницы Успенского собора. В общий коридор выходили четыре кельи, две из которых окнами смотрели на склон холма и речку Саровку, две кельи — на Успенский собор. В коридоре располагались две обогревательные печи — одна на две кельи. Соседнюю с отцом Серафимом келью занимал его послушник отец Павел[80]. Во многих изданиях говорится об отсутствии у старца послушника, что, вероятно, по мнению жизнеописателей, принижало суть его подвигов — самолично нес все тяготы без помощи кого-либо… Но с архивными документами не поспоришь: «1826 года апреля 17 дня Павла келейника Серафимова постригли в рясу»^{396}

. Библиотекарь Саровской пустыни Иаков (Невельской) в своих записках оставил следующее сообщение: «9 февраля 1853 г. скончался рясофорный послушник Павел живший во обители около сорока лет — был несколько лет послушником у Затворника Старца иеромонаха Серафима. От коего тайно пострижен был в великий образ и наречен Павлином»^{397}. В записках игумена Георгия (Вырапаева) читаем: «В такие безнадежные скорбные минуты к больному брату пришел келейник отца Серафима отец Павел со словами: «Отец Серафим тебе здоровья прислал»^{398}. Вторят ему и Дивеевские сестры: «Сказывал мне келейный Батюшки, отец Павел…»

^{399}Больше аргументов не требуется.

О внутренней обстановке кельи старца Серафима судим по рассказу, относящемуся к маю 1827 года, арзамасского архитектора Семена Соколова. Он интересен профессиональной цепкостью и точностью. Длинный коридор, у окна, рядом с кельей отца Серафима, у стены стоит гроб. Заглянем в саму келью: «Довольно просторная комната, с одним входом из коридора, имеющая два окна в сад, завалена была почти вся какими-то связками, в бумаге, холсте, клеенке и разных материях. Против двери находилось небольшое пространство для приема, а от него проложены две узенькие дорожки к двум углам, северо- и юго-восточному, где стояли иконы с теплящимися лампадками. Недалеко от двери, на площадке для приема, стоял сундук, на котором находились Распятие с горящею лампадкою, разной величины бутылки с деревянным маслом и красным вином, серебряный ковшичек, несколько просфор и довольно большая кучка сухариков из просфор, на бумаге. Вот и все убранство его оригинального жилища. Постели я в нем не приметил»^{400}.

Первые годы отец Серафим жил строгой затворнической жизнью, начатой на Дальней пустыни. Но такое грозное событие, как вторжение французской армии в пределы России, не оставило отца Серафима безучастным наблюдателем. Саровская пустынь предоставила приют и пропитание многим беженцам из оккупированных областей и Москвы. В архиве монастыря до сих пор сохраняются благодарственные письма:

«Милостивейший отец и благодетель!

Первою обязанностию моею почитаю всегда благодарить Бога за то, что в несчастнейшее время с моим семейством во Святой обители вашей нашел убежище от поражающаго всех бедствия»^{401}.