Серафимо-Дивеевские предания

А по ходатайству моему докладною запискою от 20 октября 1861 года на имя господина министра внутренних дел о дозволении мне открыть действия моего Спасопреображенского банка и по тому же предмету другою докладною запискою от 13 августа 1861 года на имя митрополита Исидора Святейшему Правительствующему Синоду о дозволении мне строить на мое, из польз сего банка, иждивение собор Божией Матери Радость всех Радостей в Дивееве ни полслова мне еще ни тем, ни другим не отвечено. А о прочих делах и говорить нельзя — так всякое мое усердие к пользе Вашего Императорского Величества заглушают, что, например, по бумагам моим: 1-е — генерал-адъютанту барону Врангелю на одном листе о возможной подати и насущной потребности погорелому городу Симбирску, и 2-е — сенатору Жданову о действительно существеннейшей и главнейшей причине симбирского пожара и неутомимом подготовлении известною партиею той всероссийской революции, о коей великий старец Серафим еще в 1832 году, в четверток на Светлую Пасху, сказал, что она чрез реформы, декабристическим заговором устроеваться в России имеющая, произойдет и о чем на двух листах собственноручная моя, в 1854 году в мартирие месяце поданная Его Императорскому Величеству записка должна храниться в III Отделении Собственной Его Величества Канцелярии, то по бумаге на одном листе барону Врангелю и сей последней, на 4 листах, господину сенатору Жданову, ровно ничего до сих пор не отвечено. Тогда как последняя бумага моя — высокогосударственной важности, ибо на вопрос его превосходительства, чем я докажу, что и польский бунт и все другие, мелочные, но, тем не менее, всепагубные русские бунты — суть подстройка лишь одной декабристически-русской агитации и кто — суть главные декабристы. Я отвечаю: что о них в точной и ясной отчетливости изъяснено в издании 1862 года жизни Рылеева, напечатанной в Лейпциге. И что всего удивительнее то, что и сам великий старец Серафим мне в 1832 году, в четверок на Святую Пасху, говоря о декабристах, прямо всех их поименно поминать изволил и поэтому, собственно, и не пустил меня в Санкт-Петербург, что эти люди, узнав мою великую преданность Государю Императору, всеавгустейшему родителю Вашему, и совершенную несолидарность мою с их церкве- и монастыре-разорительными, цареубийственными и антихристиански-аболюционистическими направлениями, не только не допустят меня до Государя, не дадут ходу мне никакого по службе, но и вовсе сотрут с лица земли. Ибо хоть они вполне окружили престол его величества Государя Николая Павловича, но он — в душе христианин, и вот лишь ета великая истинная вера его в Бога и есть его единственная от всех их защита.

Долгом всеподданнейшим щитаю доложить, что и к подаче господину сенатору Жданову последней, на 4 листах, черновой докладной записки (ибо ему неугодно было допустить меня почему-то к переписке ее набело) я возбужден был не прелестным, но истинным мне явлением во сне в Бозе почившего Государя Императора, родителя Вашего, обещавшего и Вам о сем мне явлении сказать священнотайно. Видением, крайне знаменательным и не менее того важным, каковое видел я много лет назад тому в ночь накануне взятия войсками Вашего Императорского Величества знаменитой крепости Карс. Когда он, великий Государь, изволил утешить меня уверением, что он не только совсем прощен, помилован, спасен, благословлен от Господа Бога, но и близ великого старца Серафима помещен. И о декабристических всепагубных действиях от него самого и, еще того подробнее, от самого отца Серафима слышал.

Пред подачею же господину сенатору Жданову бумаги, как из прилагаемых описаний сих видений всемилостивейше благоусмотреть соизволите, он приказал мне действовать так, как отец Серафим в 1832 году предрек, о чем на двух листах моей записки о декабристах, изобличенных великим старцем Серафимом, двенадцать лет тому назад чрез графа Орлова всеподданнейше представленной.

Да еще уже и после того по особому, от великого старца Серафима священнотайному извещению, данному мне в 1 день апреля 1865 года, о гибели Линкольна, хоть и неярого, но все-таки аболюциониста. А как выражался он, великий отец Серафим, Господу и Божией Матери не только не угодно такое страшное угнетение, разорение и неправедное уничижение, которое возобладавшими над всем декабристами, ярыми аболюционистами, творится повсюду у нас в России, но и самые обиды Линкольна и североамериканцев, Южных Штатов рабовладельцев, всецело неугодны благости Божией. А потому на образе Божией Матери Радость всех Радостей, имевшей по тому повелению его, батюшки отца Серафима, послаться президенту Южных, а именно рабовладельческих Штатов, велено было скрепить подписью: «На всепогибель Линкольна».