Проснувшись рано утром, я сразу не мог даже сообразить, где я и что со мной. И вдруг стрелой пронеслась мысль: Боже, да ведь не во сне, а наяву я в благодатном Дивееве. Я вскочил и бросился к окну. Передо мной, весь в лучах восходящего солнца, как чудное видение, стоял большой пятиглавый храм. Кадильным фимиамом клубился утренний туман. Отдельно от храма высилась колокольня. Нет, это не сон, а наяву! Я в Дивееве! От этой мысли сердце радостно затрепетало. Спутник мой также проснулся, и мы, быстро одевшись и никого не беспокоя, зашагали к собору. Поднявшись по ступеням высокой паперти, вошли мы в него. Прекрасный, полный света, украшенный удивительной дивеевской живописью, собор поражал своей, я бы сказал, какой-то одухотворенной красотой и гармоничным сочетанием всех его линий. Первой мыслью было, конечно, припасть к величайшей святыне Дивеева — чудотворному образу Богоматери «Умиление», перед которым всю жизнь молился и скончался преподобный Серафим. Вот она, прославленная святыня, в золотой с драгоценными камнями цате, на правой стороне храма.
В эти ранние часы в храме, за исключением нескольких монахинь, почти никого не было, и мы смогли наедине помолиться, как нам хотелось. Скоро зазвонили к обедне, и собор начал наполняться молящимися. Быстро прошла Литургия. В конце ее к нам подошла послушница и передала от имени матери-казначеи приглашение на чай.
О матери Людмиле, казначее монастыря, мы наслышались еще в Киеве как об одной из живых достопримечательностей обители, великой молитвеннице и хранительнице церковных традиций и преданий монастырских.
Когда мы входили в большую комнату, где за столом сидело уже несколько монахинь, нас встретила сама мать Людмила. Двое послушниц слегка поддерживали ее под руки. Она была совершенно слепа, среднего роста, на вид совсем еще не глубокая летами старица, в белом апостольнике, вся сиявшая какой-то внутренней неземной красотой. Легкий румянец выступил на оживленном лице. Слепота не только не портила, а, пожалуй, еще более одухотворяла его.
Вспомнились слова Нилуса: «Удивительно приятна старость в Дивееве».
— Жалуйте, жалуйте, дорогие мои, долгожданные, — произнесла матушка.
— Ну вот, благодарение Господу, наконец собрались и приехали в гости-то к преподобному, — продолжала матушка, — давно, давно пора, ждет-то он вас не дождется.
Растерянные, не зная, что отвечать, молча подошли мы к ней под благословение. Ей подали заготовленные образки преподобного Серафима на эмали в металлических оправах. Медленно осенила ими матушка крестообразно каждого из нас и, задержав несколько свою руку на голове, добавила: — Господь да защитит, Господь да сохранит, Господь да управит по молитвам Царицы Небесной и преподобного Серафима! — И столько подлинной ласки зазвучало в ее старческом голосе, и так приветлива была улыбка на ее устах, что так и потянуло к ней всем своим существом. Только любящая мать могла так встретить своих детей после долгой, долгой разлуки.
После чаю и краткой беседы матушка позвала свою послушницу:
— Грунюшка, отведи-ка ты наших гостей к матери Киприане. Пусть там и поживут у нее. Она старица духовной жизни, да и место благодатное, так оно и хорошо будет.
Горячо поблагодарили мы мать Людмилу за ее исключительное дивеевское радушие. Я осмелился обратиться к ней с просьбой разрешить снять некоторые уголки Дивеева, особенно канавку, изображения которой я нигде не встречал.
— Ну что ж, во славу Божию и снимайте, — улыбнувшись, ответила матушка, прощаясь с нами.
По дороге мы стали расспрашивать нашу спутницу, куда это она нас ведет и кто такая мать Киприана.
— А это что у нашей блаженной Прасковьи Ивановны в келейницах-то жила, присматривала за ней. Строгая матушка, да и подвижница. Оно и не мудрено, с блаженными-то поживши и самому разуму-то духовного набраться.
— Скажите, сестрица, — спросил я снова, — давно ли спасается в монастыре мать Киприана?
— О, почитай с молодых лет, и братец-то ее тоже иеромонахом в Сарове, а теперь вот еще и родная племянница ее у нас послушницей, вся-то семья, значит, и собралась под крылышком у преподобного.
Незаметно мы подошли к небольшому деревянному домику под железной крышей, стоявшему у самых ворот монастырской ограды, и я сразу узнал его по виденным много ранее снимкам. Это был одноэтажный домик с верандой, в котором много лет жила великая Христа ради юродивая блаженная Прасковья Ивановна. Здесь же посетили ее Государь и Государыня в памятный 1903 — год открытия святых мощей преподобного Серафима.
С некоторой робостью взошли мы на невысокое крылечко.