— Почему? — тихо переспрашивает каким-то болезненным, почти искательным тоном. — Да потому что у тебя всегда выходило то, что не получалось ни у кого. Ни у кого, совсем… Потому что все загибаются — все, кто чего-то стоит! Все, без исключения… Чего я тебе про них напоминал? Чтобы ты охренел — так же, как я охренел, когда понял, что среди моих, среди наших знакомых, нет вообще — вообще ни одного человека! — кто сумел остаться собой и выжить. Просто выжить — физически! Потому что либо ты умираешь — как Крэш, как Димка, как Гвидо, как Эйдель, как Аська, как Коба твой, как все, все… — Поворачивается спиной, отходя к стене (дергается мысль рвануть к лестнице — куда: двадцать раз пристрелит). — Даже Глеб заболел неизлечимо… Даже Нурс загнулся… — опирается рукой на стекло: звякает пистолет. — Паранойя? — поворачивает ко мне голову. — Да, выглядит как паранойя — но это что, не объективные факты?… Можно, конечно, сказать про Эпнерса, или Володьку, или Костяна, что они сами нарывались… Хотя если вообще чего-то хотеть от жизни, просто не быть растением, — то это уже значит нарываться… Ладно. А те же Глеб или Юсуф — то, что с ними произошло? Как это укладывается в рамки теории вероятности? Никак. Но это — есть. В смысле — нет. Нет вариантов…
Смысл его слов до меня вообще не доходит — только манера речи: устало-взвинченная, отрывистая; только жестикуляция: избыточная, бесцельная, резкая, ничего не имеющая общего с прежней Федькиной вкрадчиво-взрывной экономичной мягкостью…
— …Ты что, не понял, что нет вариантов? Либо ты умираешь — либо превращаешься в полное говно. В такое говно, о котором вообще бесполезно речь вести… В серую, блин, слизь… Чего я тебя сюда затащил? В последнюю очередь? Чтобы ты на Сола посмотрел. На эту альтернативу. Чтобы убедился, что лучше уж сдохнуть…
…Ну что — так и ждать, пока тебя пришьют?… Надо ж что-то делать, хоть начать соображать… Ни фига не получается: полная апатия и черт-те что в голову лезет. Я понимаю, например, почему бар они назвали “Гонолулу”, — он у них весь такой гавайский: серферские доски висят под потолком, странно выглядящие в полутьме, крупные, еле уже различимые фотки племенных тату (“трибаль, трибаль”) над полками стойки…
— …И единственный — единственный! — из всех, кого я знаю, кто в этот расклад не вписывается — это ты. Никогда я не мог понять, как это у тебя выходит. Оставаться собой — и при этом оставаться в реальности. Не подстраиваться под нее, не адаптироваться, не уминаться — но и не бегать от нее. Как сбегал Гвидо в горы, как Алекс сбегает в ролевые игры, как Гарик какой-нибудь — в запои… Как я сам бегал всю жизнь… метался, как сраный веник… Все же думают: это во мне энергии такой переизбыток… суперменство девать некуда… любого экстрима мало… На самом деле это просто паническое бегство. Это бег ради бега — от бейсеров к трейсерам, из Риги в Москву, от девки к девке — только ради того, чтоб не остановиться. Сбавишь темп — все, хана. Есть такая ящерица, называется “иисус”. Она бегает по поверхности воды — не тонет потому, что бежит быстро… Только бесконечно бегать невозможно, рано или поздно выдохнешься. И потонешь. Вот и я чувствовал, что уже на пределе. Что будет в итоге, как со всеми… Кроме тебя.
Чем хуже на фоне неба виден треугольник самолета, тем лучше — огни по его периметру: зеленый, красный, белые. Огни неразличимых домов внизу — в уже почти черном сосновом массиве. Огни — совсем крошечные — в море, на горизонте: корабли на рейде.
— …Ведь ты же никогда не бегал, не дергался. Никогда… Конечно, я тебе завидовал! Люто завидовал, смертно. Всю дорогу. Хрен знает с какого еще возраста. Еще когда ты за мной по пятам ходил и считал, что я тут самый крутой. Даже тогда я чувствовал, что ты — круче. Я чего так выпендривался всегда и перед всеми — с таким перебором? От неуверенности, естественно… А тебе не надо было выпендриваться. Ты всегда был совершенно в себе уверен. Я хватался за все сразу — просто не зная, что мне надо на самом деле. А ты всегда знал, чего хочешь. Я пытался трахнуть всех девок, какие попадали в поле зрения, — но всех был вынужден тут же бросать. Просто чтоб они не успели бросить меня. Потому что я знал, что кроме хера не могу им ничего предложить, ничем всерьез заинтересовать… А на тебе циклились даже те бабы, с которыми у тебя и не было ничего. Почему-то помнили, интересовались. Та же Сашка — я ее грузил, конечно, на тему тебя… но она же и сама всегда интересовалась, че там с тобой происходит… Про Лерку я вообще молчу… Даже Кристи — она же тебя отлично запомнила — с того раза, когда ты с ней общался два года назад. Это потом из-за тебя весь “Ковчег” накрылся — но запомнила она тебя раньше. Она и сейчас мне подыгрывать согласилась только из интереса к тебе. Между прочим, если ты думаешь, что у меня с ней было что-то — так ни хрена подобного… Не ради меня она этой дурью маялась — ради тебя…