Сердечному другу

– Росту она было обычного, но для пятилетнего мальчика высока, разумеется.

– Какого еще мальчика?

– Мне тогда лет пять было.

– Пять? – изумленно воскликнул прапорщик.

– Да, лет пять, а то и меньше. Ну, тут подбежала нянька, крик подняла, домой меня потащила, – невозмутимо продолжал Ржевский. – Я, конечно, тоже орал, по земле катался, но все без толку. А потом отец еще и высечь меня приказал. Но я благодарен и няньке, и отцу своему за то, что они уберегли меня от первого разочарования в женщинах. И с тех пор я… – он не договорил, потому что в этот миг бричка так подпрыгнула, что оба гусара едва из нее не вылетели, а после всю дорогу только и делали, что бранили возницу да подавали ему советы, как правильно управлять лошадьми.

* * *

Представ перед старым князем, гусары некоторое время с понуренными головами выслушивали его сетования о том, что всякие французские писаки теперь только и делают, что засоряют неокрепшие умы непозволительным вольнолюбством. Дождавшись же слов «был бы я помоложе, всех этих якобинцев поставил бы к барьеру», Ржевский мгновенно перевел разговор на пистолетную тему. Теперь уже старый князь с вниманием слушал, чем бой кухенрейтерских пистолетов отличается от боя седельных. Наконец в беседу вступил Клещев, который и был здесь нужен для того, чтоб отвлечь внимание вдового князя Сосновского, зорко следившего за нравственным обликом дочери, и дать своему товарищу время объясниться с княжной наедине.

Клещев принялся рассказывать, а потом даже и показывать, как лучше точить палаш, а Ржевский сначала отошел к окну, как бы для того, чтоб разглядеть что-то на улице, затем бочком вышел из гостиной и быстро устремился в комнату княжны. Он застал Марью Павловну ведущей беседу с каким-то штатским господином. Завидев поручика, тот немедленно раскланялся с хозяйкой и, надувши щеки, поспешно засеменил прочь.

Решив, что спрашивать княжну напрямую: «Не понесла ли ты от меня, голубушка?» было бы вульгарно, Ржевский решил идти другим путем. Он подошел к Марье Павловне, встал напротив нее и начал с пристальным вниманием смотреть ей в глаза. Ржевский полагал, что ежели она понесла от него, то непременно смутится. Марья Павловна не смутилась. Взгляд ее стал тверд, как у гусыни, когда приблизится к ней какое-нибудь небольшого размера домашнее животное, которое она легко может отогнать укусом, если оно проявит излишнее любопытство или назойливость, а пока ждет, дабы понять, для чего, собственно, оно приблизилось.

– Ну, – сказал Ржевский и сделал новую паузу, все еще пытаясь разглядеть в глазах Марьи Павловны смущение.

– Что ну, сударь? – спросила та. – Если вас интересует, кто этот господин, который только что беседовал со мной и ушел, то так и спросите.

– А кто этот господин? – Ржевский был обескуражен.

– А не много ли вы от меня требуете, поручик?

– Я требую? – изумился Ржевский. – Помилуйте, княжна… Это же вы сами…

– Я, конечно, оставляю за вами право ревности, – решительно перебила его княжна. – Мне она, признаться, даже льстит, однако, согласитесь, каждый из нас сам волен выбирать, с кем ему беседовать. Не так ли?

– Марья Павловна, вы, безусловно, правы, и я вовсе не требую отчета о том, с кем вы беседуете. Я здесь вовсе не для того, чтоб выяснять, с кем вы тут изволите… – говоря это, Ржевский окинул взором диван со смятыми подушками, на спинке которого были вышиты золотом два амура с крылышками и нацеленными друг на друга стрелами.

– В доме папенька, – сказала княжна, заметив этот взгляд поручика. – Слышите? – тут она покосилась на дверь, из-за которой доносились голоса. – Но сегодня вечером он собирается в английский клуб. Вы меня понимаете?

– Разумеется, княжна. Мы всегда отлично понимаем друг друга.

– Так будете у меня сегодня вечером?

– Разумеется, – для пущей убедительности поручик подкрутил ус. – Марья Павловна, вы же прекрасно знаете, как важны для меня наши встречи… Без них моя жизнь была бы совершенно пустою… Кстати, хочу у вас поинтересоваться…

– Поинтересоваться? Чем же? – княжна вскинула брови.

– Помните, однажды, гуляя над рекой, мы с вами… как бы это получше выразиться…

– Выражайтесь, поручик, прямо. Вы же все-таки гусар, вам не пристало изъясняться экивоками.

– Ну, словом, мы гуляли над рекою и решили… решили обнять пинию.

– Что? Кого мы обнимали?

– Пинию.

– Кто это? Признаться, я вас не понимаю.

– Ну, пиния, дерево такое…. Мы с вами решили обхватить его с двух сторон руками, чтоб…

– Мы с вами обнимали дерево? Поручик, я, конечно, понимаю, что вы способны на всякие нетривиальные поступки. С вас всякое станется. Например, я слышала, что вы… Ладно уж, оставим, вы и сами знаете, какие поступки, мнимые или действительные, вам приписывают в обществе. Мне лишь непонятно, зачем вы меня пытаетесь представить безумною? Сами рассудите – могло ли мне прийти в голову обнимать какое-то дерево?

– Нет, не могло, – сказал Ржевский, закусывая губу.

– К чему ж тогда вы заводите такие странные разговоры?