Сердечные риски, или пять валентинок (СИ)

Мы много раз обсуждали, в чем же заключалась ошибка Вадима, а в чем все-таки виноват Дмитрий. Я считала своим долгом укрепить уже рвущуюся ниточку связи между братьями, нарастить на ней новые волокна. Вадим стремился к тому же. Он согласился, что во многом был не прав в отношении Димы, что всегда больше играл для него роль порицающего и вечно держащего под опекой родителя, перестав быть просто понимающим и поддерживающим старшим братом.

Все впереди, и когда-нибудь между братьями установятся крепкие и хорошие отношения. Ведь если мой любимый мужчина настроен на исправление, если готов слушать и слышать, у него не может не получиться.

- О чем задумалась? – спросил внезапно Вадим, заставив вздрогнуть, вырывая из воспоминаний и мыслей. Я обернулась к нему и улыбнулась. Дотянувшись, пригладила подстриженные на днях волосы, провела по щеке, чувствуя подушечками пальцев легкое покалывание щетины.

- О том, что ты сегодня собирался позвонить брату.

- П-ф-ф, - выдохнул Вадим, выворачивая руль, стремясь перестроиться в другой ряд движения. – Точно не сегодня. Посмотри, какое гадство тут творится, а в офисе у нас крайне важное дело, без него дальнейший вечер смысла не имеет.

- Мы успеем, не волнуйся.

- А ты догадываешься, какое дело, - это было утверждение, не вопрос.

В очередной раз затормозив, он повернулся ко мне, пристально посмотрел в глаза. Растянул в напряженной улыбке один уголок рта.

Не знаю, в какую именно минуту поняла, как сильно он дорог мне, как нуждаюсь в нем, жду с нетерпением каждой встречи. Поняла, что испытываю к нему глубокое, настоящее чувство, пустившее корни и в душу и в сознание, вымывшее оттуда все остальное, мимолетное, неважное, давно пережитое, - чувство, прочно закрепившееся в жизненных целях и необходимости. Удостоверилась полностью, успокоилась, стала снова доверять себе. Может быть, это случилось в один из апрельских выходных, когда мы, остановившись на набережной, молча смотрели на холодно сверкающую ленивую рябь Москва-реки? Его теплая, большая и надежная рука нежно сжимала мою, шаловливый ветерок тревожил вихры темно-русых волос, во взгляде серых глаз, брошенном на меня, сияли ласка и счастье. Может быть, в один из майских вечеров, когда он, усадив меня на свои колени, томно очерчивал пальцем линии скул, подбородка, губ, не смотрел мне в глаза, отслеживал движение своей руки? А я, замерев, трепетала, боясь и отпрянуть, потревожить эти ощущения, этот миг, практически интимный, боясь и слишком погрузиться в эти прикосновения, отдаться им. Или, может, в ту июньскую ночь, сразу же после его возвращения из Петербурга со свадьбы Димы, когда мы оба, за два с половиной дня истосковавшись друг по другу, шагнули за порог моей спальни? А после лежали, тесно прижавшись обнаженными телами, его рука зарылась в мои волосы, я уткнулась носом в изгиб между его плечом и шеей. Было так хорошо, так до боли полно и правильно вместе с ним выравнивать тяжелое дыхание, чувствовать, как уходит лихорадка бушевавшей страсти, что на глаза навернулись слезинки...

- Кажется, да, - ответила, выдохнув.

Опустив глаза и прикусив губу, я затеребила черную кожаную собачку замка своей сумки.

Да, нельзя было не догадываться. Все стало очевидным еще три дня назад, когда, прибираясь, нашла на его рабочем столе каталог из ювелирного магазина. Уголок странички был загнут на фото с описанием обручальных колец.

Этого стоило ожидать. Уже в первую нашу совместную ночь он предупредил, что в отношении нас с ним «смертельно серьезен», настроен решительно и доведет дело до штампа в паспорте. Утром сразу же прозвучало предложение переехать к нему. Весьма воинственно прозвучало, в его стиле, то есть так, словно он был готов к каждому моему аргументу, который с легкостью парировал, выдвигая несокрушимые доводы. Моя оборона продержалась чуть больше недели.

И, дотянув до февраля, он этим, скорее, дал время свыкнуться мне, чем что-то определял для себя. Вадим Савельев принимал решения мгновенно и редко их менял.

Каков будет мой ответ?

Перестав дергать собачку замка, я смела со лба прядь волос, убрав ее за ухо, кинула на своего мужчину взгляд. Все еще глядя на меня пронзительно, сосредоточенно, Вадик постукивал длинными пальцами по рулевому колесу. В налившихся серостью сумерках его лицо казалось суровым, у рта, на лбу залегли тени.