Сердца и камни

Они дошли до многоэтажного серого дома, молча поднялись на второй этаж, сняли пальто и в том же молчаливом напряжении вошли в шумный, уже наполненный людьми холл.

Лехт встретил в холле своих давнишних недругов, он называл их всех — «кандидаты наук», вкладывая в это понятие более широкий смысл. Это были вечные кандидаты наук. Долгин и Королев не были заинтересованы, чтобы их ассистенты, помощники, ученики двигались к докторской степени.

Лехт подошел к ним, улыбнулся:

— Будете выступать?

— Посмотрим, — неопределенно ответил один из них — кандидат наук Головин.

— Ну что ж, — поспорим, — так же неопределенно проговорил Лехт.

Ванас и Тоом спрашивали друг друга о каждом входящем:

— Кто это?

— Не знаю.

— А это?

— Кажется, из Института цемента.

— Вряд ли он будет нас поддерживать.

— А это кто?

— Не знаю.

— Вот — Афанасьев.

— Его пригласили?

— Нет, это я ему звонил из Таллина, — сказал Ванас.

Михаил Васильевич Афанасьев подошел к ним, поздоровался, по привычке пригладил свои седые волосы и тоже начал присматриваться. Он не нашел в холле ни одного директора, или главного инженера, или даже технолога силикальцитного завода. Как будто и не было двадцати заводов или эти люди не могли рассказать совету о своем опыте.

— Разве их не вызвали? — спросил Афанасьев.

— Удивительно, но это так, — пожал плечами Лехт.

— Я бы тоже не знал — спасибо Лейгеру Симовичу. Но может быть, еще не поздно? Давайте позвоним на заводы — прилетят к концу дня. Главные инженеры или технологи. Как вы думаете?

— Вряд ли это что-нибудь изменит, — ответил Лехт, — я вижу здесь только сторонников силикатобетона. Ну и, конечно, равнодушных.

— Вот и надо растормошить равнодушных, — горячился Афанасьев.

— Может быть, вы и правы, Михаил Васильевич, — заколебался Лехт, — но разрешат ли нам пригласить с заводов… Начнутся упреки — оторвали людей от дела.

— А это — не дело? — настаивал Афанасьев. — Переговорите с Туровым, он, кажется, человек объективный. Вот он пришел. Вы с ним знакомы, Иоханнес Александрович?

— Да, я с ним знаком, — сказал Лехт.

Он вдруг почувствовал ту накаленную атмосферу, которую более опытный глаз приметил бы с первой же минуты. Еще больше встревожило его появление Сергея Александровича Турова, который обычно не бывал на технических советах.

Ученый секретарь зычно крикнул: «Прошу в зал!» Лехта пригласили в президиум.

Туда же поднялся и Алексей Иванович Долгин. Лехт наблюдал, как вдоль прохода быстро идет Сергей Александрович Туров, в двух шагах от него, едва поспевая за ним, Михаил Борисович Королев. Эту процессию завершал Петр Петрович Шилин, но Лехт остался сидеть в зале.

Сергей Александрович сразу занял председательское место, привычным жестом постучал карандашом по графину с водой и коротко сказал:

— Разрешите открыть технический совет.

Он напомнил, что строительные камни, изготовленные без цемента, но при этом сохраняющие свою прочность, привлекают внимание строителей всего мира. Эти новые материалы сулят нашему народному хозяйству огромную выгоду. Нам надо только навести должный порядок («любимое слово Сергея Александровича — „должный порядок“», — отметил Лехт) в этом важном деле. Какое направление лучше, экономичнее, перспективнее? Что рациональнее для промышленной технологии — уже известная нам шаровая мельница, которая применяется для производства силикатобетона, или же дезинтегратор, с помощью которого Иоханнес Александрович Лехт делает свой силикальцит? Давайте разберемся.

Сергей Александрович помолчал, посмотрел на Королева и Долгина, потом — в притихший зал и объявил:

— Разрешите предоставить слово для доклада о силикатобетоне доктору технических наук Михаилу Борисовичу Королеву.

У Королева был хорошо отработанный и проверенный ораторский прием — он начинал свои доклады и лекции с остроумных афоризмов. Он сразу, с первой же минуты, завоевывал внимание слушателей. Он умел просто, популярно, доходчиво и интересно рассказывать о самых сложных предметах. В строительном институте, где Королев занимал весьма солидное место, даже злословили, что втайне он поклоняется не Платону, а Демосфену. Королева прельщали не науки, а доклады о них. Эту-то склонность Королева в свое время усмотрел Долгин и подружился с ним. Сам Долгин выступать с речами и докладывать вовсе не умел. Более того — он, как и подобает опытному режиссеру, предпочитал пребывать за кулисами, оттуда наблюдать за игрой актеров. И уж если ему казалось, что спектакль удался, он появлялся на сцене, выходил к рампе, принимал поздравления и овации.

Так и здесь — Долгин скромно сидел в третьем ряду президиума, сложив пальцы на животе, сидел и молчал. Изредка он вынимал какую-то книгу карманного формата, углублялся в нее, читал, посмеивался, качал головой, вздыхал. И трудно было понять — относилось ли все это к оратору, который в этот момент стоял на трибуне, или к книге. Он отложил книгу, когда на трибуну вышел Королев.