Сердца. Сказ 3

– Я Бог Смерти, Луна, – вскоре говорит человек. – Всё вижу и за всем наблюдаю.

Настойчивость подпаливает былую прыть; неужели он сделал то намеренно? Не удерживаюсь от колкого замечания:

– Много, кто из богов очерчивал свою судьбу подобными словами. Но все они пали.

– Я Бог, а потому бессмертен.

– И это тоже мной слышимо.

– Разрешите поделиться одной мыслью, – аккуратно подступает Бог Смерти.

– Разрешаю, – соглашаюсь я и всё внимание отдаю собеседнику.

– Это мой дружеский совет. Направляйте его своим знакомым и незнакомым и, может быть, искренних, неподдельных улыбок в наш век станет больше.

– Слушаю вас.

То резко и грубо.

А Бог Смерти, спокойно расправляя плечи, изрекает:

– Миг исключителен. Вспомните об этом в следующий раз, когда возжелаете стремительному действу. Вспомните об этом, когда запутаетесь в веренице дней и будней, когда усталость надавит на плечи, а око перестанет внимать окружающим чудесам. Миг исключителен. Мир исключителен. Так напитайтесь же им. Внемлите. Пригубите и, войдя во вкус, отдайтесь жизни сполна.

Тогда я впервой ощущаю, что не на каждые речи должен приходить свой ответ. И что не каждое молчание – в тяготу. Безмолвно соглашаюсь и также благодарю.

– Как ваше имя? – постепенно размягчаюсь я.

Бог Смерти отвечает правдиво:

– У меня нет имени.

– Тогда я одарю им самостоятельно.

– Вот как? – задорно восклицает человек.

– Буду звать вас Данте.

– У Бога Смерти не может быть имени, – настаивает гость, но в той интонации нет ни злобы, ни недовольства, ни поучения.

– Выходит, либо вы не Бог Смерти, либо отличительны от былых.

О, эта славная провокация режет его лицо на улыбку.

Луна, запомни, тебе следует это запомнить, вызубрить, записать: одно единственно правило, действующее и средь пантеона небесных, и земных, и в религии/не религии вовсе – «Богов дразнить – скверно». Нельзя играться с ними и думать, будто ты – особенный – обогнёшь их карающую руку и воздержишь от удара. Гневить всесильных – самодурство. И я, выходит, тот ещё безумец.

– Мне нравится, – соглашается человек. – Равно вам.

Я же опираюсь о стол локтями и, поворошив завинченные сальные волосы лежащей прелой головёхи, добавляю, что Бог Смерти и без того хорошо послужил мне. Я довольна и благодарна, но комплименты сбивают меня с толку. Особенно при обезглавленном Боге Войны подле.

– В этом весь сюр! – усердно кичится человек и, вмиг поднявшись, стаскивает голову за чуб. – По вашему желанию, оставлю её при входе в Монастырь. На пике.

И загадочный гость покидает меня.

Нет, не загадочный, чудной. Ведь я не просила оставлять её на пике…лишь думала о том, мечтала, грезила. Как…?

В окно наблюдаю за отдаляющимся силуэтом, который взаправду водружает несчастную часть от некогда говорливого и напыщенного на зубья забора при входе. Теперь он соседствует с прогнившими и опалёнными на едком солнце предателями и любопытными, кои пали одними из первых.

Что это только что было?

Бог

Я – по не оглашённой договорённости – ожидаю пред садом, опираясь о парапет и наблюдая за предающимися разврату гостям вечера. Солнце утаилось за горизонтом и облака собрались над резиденцией; слепящие фонари подчёркивали одурманенные и похотливые лица, каменные дорожки ведущие от распахнутых ворот до центральных двустворчатых ворот, колонны, за которыми утаивались злые сплетни и искушающие беседы.

Она приезжает.

Улыбаюсь и отрываюсь от парапета, шагаю к парковочным местам. Любопытные лица прижимаются к окнам главного зала и свисают с балконов спален. Машина – запоздалая – разрезает уродливую музыку и людской гогот.

Прибывшая Богиня распахивает дверь и, скидывая ноги на облезлые плиты, ожидает. Желающих послужить ей не находится, а потому я заблаговременно разрезаю пространство меж нами и подаю руку. В ладонь запрыгивает женская рука – ледяная, спокойная; помогаю оставить прокуренный изнутри автомобиль и выйти на площадку. Ещё больше людского гама и болтовни разбегается среди иных присутствующих.

Хозяйка Монастыря не бывала на вечерах резиденции Бога Жизни с того момента, как Бог Войны возложил на неё собственные обязанности и заставил собирать дары и плату в его честь. Пантеон отвернулся и благополучно закрыл глаза на эти известия. Сейчас же, ощутив вновь расправленные плечи, Богиня приехала. И тем выкосила улыбки с лиц отдыхающих.

– Добро пожаловать, – улыбаюсь я.

– В мир крыс, лицемеров и эгоистов, – подхватывает женщина и подхватывает мою руку. – Кажется, вы единственный, кто меня ждал.

– В этом мы схожи.

Нас никогда не ждут, и мы являемся сами. Судьба и Смерть вышагивают подле друг друга, одаривая иных спокойными взглядами, но в душах своих тая грядущие бури. Звать нас есть дурной знак; приход наш есть дурное знамение.

– Вы сегодня прекрасны, Луна, – говорю я.