Сердце ангела

Доктор Фаулер простонал и, стиснув голову руками, опустил ее на стол.

— Я знал, что все кончено после того, как у нас появился тот человек. Около пятнадцати лет им никто не интересовался, никто.

— Похоже, парень наконец-то пользуется успехом, — заметил я, крутанув колесико своего «Зиппо» и сунул кончик сигареты в пламя. — Где он сейчас?

— Не знаю. — Фаулер выпрямился. Кажется, этот разговор отнял у него все силы. — Я никогда не видел этого пациента после войны.

— Но ведь он куда-то отправился, доктор?

— Не имею понятия, куда. Как-то ночью, — это было давно, — за ним пришли какие-то люди. Он сел к ним в машину, и они уехали. Больше я его не видел.

— В машину? Мне казалось, что он был совершенно невменяем.

Доктор потер глаза и моргнул.

— Когда он прибыл к нам, он был в коме. Но уже через месяц, хорошо реагируя на лечение, встал на ноги и чувствовал себя неплохо. Обычно днем мы играли с ним в теннис.

— Значит, он уехал нормальным?

— Нормальным? Это гадкое слово, «нормальный». Абсолютно ни о чем не говорит. — Нервные пальцы Фаулера сомкнулись в кулаки на выцветшей клеенке. На левой руке сверкнула золотая «печатка» с пятиконечной звездой. — Что касается вашего вопроса, — Либлинг был не похож на нас с вами. Придя в себя и обретя речь, зрение и прочее, он продолжал страдать от острой амнезии.

— То есть, потерял память?

— Совершенно верно. Он понятия не имел, кто он и откуда здесь появился. Даже собственное имя ничего для него не значило. Он уверял, будто он — кто-то другой и когда-нибудь вспомнит обо всем. Я сказал, что за ним приехали друзья, но ему пришлось поверить мне на слово. Джонатан Либлинг не узнал их. Для него они были чужими, впрочем, ему было на все наплевать.

— Расскажите об этих друзьях подробнее. Кто они? Как их звали?

Доктор закрыл глаза и прижал дрожащие пальцы к вискам.

— Это было так давно. Я постарался выбросить это из памяти.

— Только не пугайте меня своей амнезией, док.

— Их было двое, — медленно произнес он, и слова словно приходили к нему издалека, просеиваясь сквозь сито сожалений. — Мужчина и женщина. Не могу вам сказать ничего о женщине: было темно, и она оставалась в машине. В общем, раньше я ее не видел. Мужчину я знал, встречал его несколько раз. Именно он выполнил все формальности.

— Как его звали?

— Он назвался Эдвардом Келли. Проверить это я не мог.

Я пометил имя в моей черной книжечке.

— А что это были за формальности? В чем там дело?

— Деньги! — Доктор выплюнул это слово, будто кусок гнилого мяса. — Разве у каждого человека нет своей цены? Так вот, у меня она была. Однажды этот парень Келли пришел ко мне и предложил деньги…

— Сколько денег?

— Двадцать пять тысяч долларов. Может, сейчас эта сумма не кажется огромной, но во время войны я и мечтать о такой не смел.

— С ней и сейчас можно осуществить кое-какие мечты, — заметил я. — Что нужно было за эти деньги Келли?

— Вы и сами уже догадываетесь: выпустить Джонатана Либлинга, не оставляя записи в досье. Уничтожить все свидетельства о его выздоровлении. И самое главное, мне следовало делать вид, будто он все еще числится пациентом у «Эммы Харвест».

— Именно это вы и делали.

— Это было несложно. У Либлинга не было никаких посетителей, кроме Келли и своего театрального агента — или менеджера, не помню точно.

— А как звали этого агента?

— Кажется, Вагнер, а имени я не помню.

— Он был в сговоре с Келли?

— Насколько я знаю, нет. Я никогда не видел их вместе и похоже, он не знал, что Либлинг исчез. Он регулярно звонил несколько месяцев, или раз в год, чтобы спросить, не наступило ли улучшения, но сам никогда не приезжал. А потом и вовсе перестал звонить.

— А как же клиника? Администрация не заподозрила, что у них пропал пациент?

— С какой стати? Я постоянно делал записи в его досье, неделю за неделей, а каждый месяц из доверенного фонда Либлинга приходил чек для покрытия расходов. Поскольку по счетам уплачено, никто не проявит излишнего любопытства. Я выдумал некую историю, чтобы удовлетворить медсестер, да у них и так достаточно было хлопот с прочими пациентами. В общем, у Джонни никогда не было посетителей. Через какое-то время, все, что мне приходилось делать — это заполнять официальный запрос, приходивший раз в полгода, с точностью до единого дня от адвокатской конторы в Нью-Йорке.

— «Макинтош, Уайнсэп и Спай»?

— Именно этой. — Фаулер поднял испуганные глаза и встретил мой взгляд. — Деньги эти я взял не для себя, хочу, чтобы вы это знали. Тогда еще была жива моя жена, Элис. У нее был канцерогенный синдром, и она нуждалась в операции, которую мы не могли себе позволить. Деньги пошли в уплату за это и за поездку на Багамы, но она все равно умерла. Меньше, чем через год. Боль не окупить деньгами. Будь это все деньги на свете.

— Расскажите еще о Джонатане Либлинге.

— Что вы хотите узнать?

— Все что угодно; всякие мелочи, его привычки, причуды, какую он предпочитал яичницу. Какого цвета у него были глаза?

— Я уже не помню.

— Выдайте все, что помните. Начните с физических примет.

— Это невозможно, я понятия не имею, как он выглядел.