Сердце Анубиса

– Ты знаешь, Алкаш, я ведь у нее, у Ирки, на второй день остался. Я у нее записную книжку забыл. Записывал ее рабочий номер телефона и там же и забыл. Утром проснулись с тобой – это еще у Федора было, хотел звякнуть, а книжки нет. Думал – потерял, сначала. Потом, думаю, дай схожу вечерком, как она с работы придет. Пришел, а она уборку заканчивает. Мы ж там, если помнишь, такое устроили! Я с вином пришел. Сухое какое-то, так, понт один, а не выпивка. А она полфужера выпила и больше не пьет. Качает этот фужер в руке. И я не стал. Что там пить-то? Квас. Она молчит. И я молчу. Непонятно. Потом говорит – ты помнишь, что вчера говорил? А я, Алкаш, и понятия никакого не имею – что я вчера говорил. Мало ли, что я там говорю. А она вдруг встала, фужер об пол и в слезы. Я ж тебе говорю – мы когда-то вместе с ней работали, в одном месте. Ну работали и работали. Я потому ее и знаю. И танцевали с ней на всяких вечерах, бывало. И даже целовались как-то. Но ничего такого больше не было – как-то мимо все. То она вскользь, то я. И потом, Светка, меня все время пасла. А Ирка – она, оказывается, меня помнила. Тот самый поцелуй второпях, под какой-то казенной пальмой. А ты помнишь, что я там нес?

– Да вроде что-то про любовь и нежность…

– Вот, вот. И ударило ей это в голову. И оказался я в дурацком положении, потому как, вроде, я сукин сын и подлец. Ну не кино? Кино. «Богатые – тоже люди». А я встал, подошел к ней и обнял ее. И все слезы в меня ушли. И высохли. Тебе, говорит, есть куда идти? Некуда, говорю. Тогда она постелила мне на раскладушке. И сказала, чтоб не смел к ней приставать, потому что от меня еще Светкой пахнет, а она этот запах терпеть не может. Как и саму Светку.

– И долго это… от тебя Светкой пахло?

– Долго. Дня три.

– А потом?

– А потом мы дня три из постели не вылезали. Ну, давай по маленькой!

Мы пили очень даже чинно. И благородно. До того благородно, что я опомнился только, когда пришла Ирка. Она встала в дверях и смотрела на нас (может, все-таки, на меня?!) огромными стреляющими глазами. Вася кинулся к ней, предваряя ее первую фразу:

– Ира, у нас все хорошо, у нас все есть, суп сварили, пили немного, погода хорошая, я тебя обожаю, Алкаш тоже, где ты была так долго?

Произнеся всю эту тираду, Вася снял с нее куртку и повесил на вешалку. Ира махнула рукой и улыбнулась.

– А, черт с вами. Все равно уже пьяные…

– Я извиняюсь, – начал я гундосить, – мы слегка подшофе. Но никак не пьяные. И я готов доказать это…

– Потом докажешь. Налейте-ка мне тоже. Замерзла что-то.

– Вася помчался к шкафу за приличной рюмкой. Через 20 минут Ирина была накормлена и напоена до нормального состояния. Потом она прильнула к Васе и больше от него не отлипала.

– Давай, Алкаш, что-нибудь споем, а? – предложил Вася и свободной рукой разлил остатки водки. – или лучше спой сам…

По хрустальной улице шел почти что трезвый я.

Голуби и барышни уплывали в дым.На хрустальной улице меня не зарезали,И не сбили в лужицу голубой воды.Еще не исколотый, еще не изломанный,Не седой, не старый я, даже при деньгах.Вечер красил улицу самоварным золотом,Тени вились змеями у меня в ногах.По хрустальной улице, по закатной улице

Проплывали голуби, дамы, фраера.На карнизе розовом кот устало жмурилсяИ машины черные сняли номера.Шел я на закат, как зверь, улыбаясь сумеркам.В тупиках тревожная затаилась ночь…Был я в каждом шорохе, словно я в лесу зеркал,И никто на улице мне не мог помочь.На пустынной улице, гулкой и окраинной,

Почти незаметные замерли шаги.И я их почувствовал, словно брата Каина,И меня почуяли давние враги.По хрустальной улице шел почти что мертвый я.Небо стало матовым, низким и седым.И меня зарезали на улице чертовойИ толкнули в лужицу розовой воды…

– Что за настроение, Алкаш? – спросил Вася.

– Да… хрен его знает. Серебро какое-то. Падает с неба. Гул. Я ныряю в это серебро и плаваю в нем, как карась. Я хожу по этой земле, а она уплывает у меня из под ног. Я иду по миру, а он как будто не хочет меня видеть. Я иду к людям – и всегда один. Я заглядываю в окна домов – а там нет меня. Я хочу знать – для чего живу – и не нахожу ответа. Серебро.